— Не надо благодарить меня, Лиз. Ты, главное, сделайвсе, что нужно.

— Обязательно. — Лиз казалось, что за последниенесколько недель она сделалась вдвое старше и зрелей. — Я стала относитьсяк этому… иначе. Берни, по-моему, тоже. Пусть это непросто, но мы постараемсякак-то справиться…

Руфь, которая была уже не в силах говорить, молча кивнулаголовой. На следующий день она и Лу проводили семью сына в аэропорт. Бернидержал на руках младенца, а Лиз вела за руку Джейн. Когда они поднимались потрапу, престарелая чета Фаин едва не всплакнула, и стоило самолету взлететь,как Руфь, которой недавнее спокойствие далось дорогой ценой, горько зарыдала.Почему судьба была так зла по отношению к столь горячо любимым ею людям? Теперьречь шла уже не о внуке Розенгардена или отце Фишбайна… Это была ее невестка.Это были Алекс, Джейн и Берни… Все это так чудовищно, нелепо и несправедливо,что Руфи совершенно расхотелось жить. Все окончательно потеряло смысл.

— Пойдем, Руфь. Пора домой, — сказал Лу. Он нежновзял ее под руку и повел к их машине. И тут вдруг Руфь подумала о том, что раноили поздно что-то подобное произойдет и с ними. Она остановилась как вкопанная.

— Лу, я люблю тебя. Я так тебя люблю…

Он открыл перед ней дверцу машины и легонько поцеловал вщеку. Ничего более страшного в их жизни еще не было, сердце его переполнялажалость.

В Сан-Франциско Берни и Лиз встречала Трейси. Она приехала ваэропорт на их машине и назад поехала вместе с ними. Трейси взяла Александра наруки и всю дорогу трещала без умолку.

— Ребята, как здорово, что вы вернулись! Она постоянноулыбалась, пусть ей и хотелось плакать. Перемены в Лиз были столь разительными,что лучше было лишний раз на нее не смотреть. Сеансы химиотерапии должны былиначаться уже на следующий день.

Этим же вечером, после отъезда Трейси, когда они уже лежалив кровати, Лиз прошептала, глядя на Берни:

— Как бы я хотела стать такой же, как и прежде. Онасказала это так, словно речь шла о каких-нибудь угрях.

— Мне хотелось бы того же самого. Рано или поздно этопроизойдет. — Оба они верили в действенность химиотерапии. — Если иэто не поможет, мы всегда сможем прибегнуть к «христианской науке».

— Не надо так шутить, — внезапно посерьезнев,сказала Лиз. — У нас один из учителей туда ходит. И знаешь… это помогает…Да, да — это иногда помогает.

— И все же сначала мы прибегнем к химиотерапии. Берни,в конце концов, был евреем и в придачу — сыном врача"

— Думаешь, это будет действительно ужасно? Берни вдругвспомнился ее испуг перед родами, ее страдания, ее муки… Впрочем, тогда всебыло иначе. Теперь речь шла не о чем-нибудь, но о вечности.

— Хорошего, конечно, здесь мало. — Он не хотеллгать ей. — Но сначала тебе дадут такую штуку, которая буквально валит сног. Валиум или что-то вроде того. Ты, главное, ничего не бойся — я все времябуду рядом.

Лиз благодарно поцеловала его в щеку.

— Знаешь, ты один из последних великих супругов… Чегобы я действительно хотела, так это родить еще одного ребенка…

— Как знать, может, так оно и будет…

Берни прекрасно понимал, что об этом не приходится имечтать. Нужно было благодарить Бога уже и за то, что у них был Александр… Наследующее утро Лиз долго держала малыша на руках, когда же тот заснул, онаотправилась на кухню и приготовила завтрак и ленч для Джейн. По отношению кдомашним это было жестоко — ведь случись с ней что-нибудь, ее утрата будет дляних тем более заметной. Чем меньше на тебя обращают внимания, тем легчеперенести потерю.

Берни отвез Лиз в больницу, где ее тут же пересадили винвалидное кресло. Каталку везла молоденькая медсестра, Берни же шел рядом,держа Лиз за руку. Доктор Йохансен уже ждал их. Лиз переодели в больничныйхалат. Она с тоской смотрела на поблескивавшее за окном солнце. Стояло погожееноябрьское утро. Лиз повернулась к Берни.

— Как мне этого не хочется.

— Мне тоже.

Ему казалось, что он помогает Лиз сесть на электрическийстул. Лиз легла на кушетку. Появилась сестра в страшных асбестовых перчатках.Препарат, которым они собирались лечить Лиз, был таким едким, что мог сжечькожу. Лиз сделали внутривенный укол валиума, от которого она тут же забыласьсном. Начался сеанс химиотерапии, за которым наблюдал сам доктор Йохансен.После сеанса она мирно спала до самой полуночи, после чего ее вдруг сталовыворачивать наизнанку. Эти муки продолжались дней пять. Жизнь ее превратиласьв сплошной кошмар.

Примерно то же самое продолжалось целый месяц, в этом смыслене был исключением и День Благодарения. Только к Рождеству Лиз хоть как-тостала приходить в себя. К этому времени она уже была совершенно лысой и худойкак щепка. С другой стороны, теперь она уже была дома, и давешний кошмарповторялся реже — раз в три недели. Онколог, который вел Лиз, пообещал ей, чтоона будет приходить в себя за день-два. После рождественских каникул Лиз моглавозобновить преподавание в школе. Джейн к этому времени сильно выросла, аАлександр уже начал ползать.

Эти два месяца наложили отпечаток на всех. Учительница Джейнсказала, что девочка часто плачет в школе;

Берни стал очень рассеянным, у него появилась отвратительнаяпривычка кричать на подчиненных. Сиделки, которых Берни нанимал во времяотсутствия Лиз, справлялись со своими обязанностями из рук вон плохо. Они токуда-то исчезали вместе с ребенком, то опаздывали, то не приходили вовсе, итогда Берни приходилось брать младенца на деловые встречи. Они не умели делатьничего — даже готовить. Более или менее нормально питался в эти дни один толькоАлександр, ибо давать ему нужно было лишь готовую смесь, и ничего более. КРождеству Лиз стало получше, и постепенно все вернулось в норму.

— К нам собираются приехать мои родители, — сказалБерни однажды ночью. Лиз, сидевшая возле него в привычном уже платочке,прикрывавшем ее голову, грустно улыбнулась. — Ты как, не возражаешь?

Она не только не возражала, но даже хотела этого сама. Лизпонимала, что означает их приезд для Джейн и для Берни — пусть последний и сталбы спорить с этим. Год назад его родители увезли девочку в Диснейленд, дав имвозможность немножко побыть одним… Она была в положении, и вся их тогдашняяжизнь была обращена к жизни, не к смерти…

Она сказала это вслух. Берни сердито посмотрел на нее.

— В этом смысле ничего не изменилось.

— Как сказать…

— Чушь! — Он вдруг неожиданно для самого себявзорвался. — Зачем тогда нужна вся эта химиотерапия?! Ты что — ужесдалась? Чего я никогда не ожидал, так это того, что ты окажешься такиммалодушным человеком!

В глазах Берни заблестели слезы. Хлопнув дверью, он вышел изспальни и отправился в ванную. Когда через двадцать минут Берни вернулся вкомнату, он нашел ее лежащей в том же положении. Она покорно ждала его. Бернисел возле Лиз и, взяв ее за руку, сказал: