– Да, наверное. Но пусть вначале немного поживет на свободе. – Георг захлопнул окно. – Сейчас совсем не жарко, Вина.

Вздрогнув, она поняла, что он прав, и плотнее запахнула на плечах шаль. Он помог ей и поцеловал ее в макушку, словно отец, со словами:

– Может, перед сном сыграем в шахматы? Давненько мы с тобой не играли.

Левина достала с полки шахматную доску, сдула с нее пыль, достала фигуры из матерчатого мешочка и начала расставлять их на столике у окна, куда попадало больше всего вечернего света, а Георг принес два стула. Она позвала служанку и велела принести им эля и блюдо со сладостями. Они приступили к игре.

Шахматы – их семейный ритуал; оба они заранее знали, каков будет следующий ход супруга. Левину терзала тревога. Она чувствовала себя как собака, которая чего-то хочет, но не может сказать. Она не знала, может ли делиться с мужем своими сомнениями. Она доверяла Георгу, но не знала, поймет ли он ее. Они играли, едва замечая, что за окнами все больше темнеет, и тихо двигали по доске деревянные фигурки. Левина была рассеянна, и Георг выигрывал.

– Георг, я волнуюсь, – призналась она наконец, чувствуя, что, поймет он ее или нет, она должна снять с плеч ношу.

Но тут пришла служанка со свечами. Она молча наблюдала, как девушка медленно ходит по комнате и зажигает свечи. Перед уходом девушка спросила, разжечь ли камин.

– Да, – сказал Георг.

– Нет, – одновременно с ним ответила Левина. Беспокойство давило на нее, но она не могла говорить при служанке. – Я сама обо всем позабочусь! – Она встала и повязала фартук. – Не нужно нам прислуживать.

Девушка вышла, Левина склонилась к камину и придвинула к себе ведерко с сухими дровами.

– У нас мало растопки. – Она аккуратно сложила дрова пирамидкой, подсовывая последнюю лучину вниз, и начала высекать огонь с помощью трутницы.

– Позови служанку, пусть принесет огонь, – предложил Георг.

– Так получится быстрее. – Но она безуспешно била кремнем по стальному наконечнику. – Меня очень тревожит Кэтрин Грей, – сказала она, не глядя на мужа.

– Ах, Вина, н-не начинай!

– Нет, Георг. – Левина уже несколько недель не слышала его заикания, и ей становилось еще тяжелее оттого, что он нервничал из-за нее. – На сей раз мне нужно, чтобы ты меня выслушал. Дело серьезное. – Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

Должно быть, он что-то понял по выражению ее лица, потому что произнес:

– Продолжай. Я тебя внимательно слушаю. – Он подошел к камину, взял у нее кремень и почти сразу же высек искру. Фитиль загорелся.

Левина понизила голос до шепота:

– Боюсь, что она, сама того не подозревая, оказалась в центре какого-то заговора.

– О чем ты? Какой заговор? Откуда ты знаешь? – Пламя охватило растопку; весело вспыхнул огонь, его отблески плясали у них на лицах.

– Сегодня я ездила навестить Кэтрин в Дарем-Хаус и случайно подслушала разговор испанского посла и Фериа. – Она живо вспомнила роскошный особняк, похожий на дворец. В часовне она видела большую картину «Благовещение». Художник плохо чувствовал перспективу, и потому Богоматерь казалось непропорционально большой, а ангел – неуклюжим. Дарем-Хаус был полон народу, в основном католиков. Левина насчитала четверых Дормеров и трех Джернингемов. Кроме того, она видела Сьюзен Кларенси и настоятеля, которого изгнали из аббатства Шин перед тем, как королева отдала Шин Фрэнсис.

– Интересно, а что он подумает, увидев вас здесь? – прошептала Левина, отведя Кэтрин в сторону.

– Все считают, что Maman осуждает меня за то, что я храню верность старой вере, – ответила Кэтрин, едва заметно пожимая плечами. Левина вспомнила подслушанный чуть раньше разговор, и слова девушки встревожили ее еще больше. Она уже собиралась предупредить свою молодую подопечную, что ей грозит опасность, но их отвлекли гостьи, которые пожелали осмотреть парк. А потом их ни на минуту не оставляли одних. Да и что бы она сказала?

– Почему девушка поехала в Дарем-Хаус, а не живет при дворе или со своими родными? – спросил Георг. Под тонким покровом сочувствия Левина угадала его раздражение.

– Сама не знаю. – Конечно, Левина догадалась, почему Кэтрин приняла приглашение Джейн Дормер и поехала в Дарем-Хаус. Хозяева и гости обращались с ней как с принцессой крови, все ей льстили, из кожи вон лезли, чтобы ей угодить. Правда, Кэтрин показалась Левине лишь бледной копией себя прежней; она была похожа на обгоревшую свечу – а ведь Кэтрин всегда так ярко пылала!

– Они говорили о том, чтобы тайком вывезти ее из Англии, – продолжала она. Георг слушал ее очень внимательно. – Ее собираются без ведома Елизаветы выдать за одного из испанских Габсбургов. Для того чтобы вывезти ее, они собираются пришвартовать на Темзе несколько небольших судов… – Она подслушала разговор, когда только приехала и сидела в приемной, ожидая выхода Кэтрин. Скорее всего, Фериа и посол не знали о том, что она их слышит, потому что говорили довольно громко и отчетливо.

– Вот как, – ответил Георг. – Ты уверена, что она не замешана в заговоре?

– По-моему, нет. Но похоже, что семейство Фериа опекает ее и… они вполне могут надеяться с ее помощью свергнуть Елизавету, особенно если в самом деле выдадут ее за Габсбурга.

– Зачем им это? И какое до нее дело Испании?

– Король Филипп боится… я слышала, как они, не таясь, говорили об этом… так вот, он боится, что Франция нападет на Англию, чтобы посадить на престол Марию Шотландскую, ведь она невестка французского короля!

– Мария Шотландская… – повторил Георг. – Все понятно. Если французы вторгнутся в Англию, Филиппу придется убраться восвояси. Вина, пожалуйста, не впутывайся в их дела! Политика не доведет тебя до добра!

Он положил руку ей на плечо, сжал его, словно подчеркивая свои слова. Пламя разгоралось все сильнее; Левине стало жарко. Она вернулась к шахматной доске; Георг последовал за ней.

– Наверное, ты прав, но я должна ее предупредить. Она не понимает, что угодила в ловушку.

– Да, наверное, ей можно что-то сказать. Но я не шучу, Вина: если ты не будешь осмотрительна, наткнешься на клинок… испанский или французский. Или даже английский, если уж на то пошло.

Он поднял обе руки вверх и провел ими по лицу, как будто умываясь. Левина заметила, что муж очень постарел; годы страха не прошли даром. Письмо Маркуса лежало на столе рядом с шахматной доской; она старалась думать о сыне, отвлечься от тревог, но не могла.

– Я только предупрежу ее, и все, – повторила она. – Даже Фрэнсис ни слова не скажу.

– И никому другому тоже. – Георг взял ее за руку. – Вина, с меня довольно! – Выпустив ее руку, он встал. – Доиграем завтра. Пойду-ка я спать.

– И я с тобой. – Она встала, внезапно испытывая усталость. Может быть, и она тоже состарилась, как ее муж. Наверное, так и должно быть – в конце концов, в следующем году ей исполнится сорок лет.