– Я не дура.

Я отмахнулась от нее и прыгнула, чувствуя, как меня несет в потоке воздуха. От восхищения у меня перехватило дух, я завизжала от радости. Скоро я погрузилась в прохладную воду, хохоча до изнеможения.

Краем глаза я следила за Гертфордом. Он сидел за столом рядом с Юноной. Меня, как обычно, посадили на нижнем конце стола – я уже привыкла к тому, что Елизавета намеренно меня унижает. Волосы у него стали короче, и на нем дублет с прорезями и атласной подкладкой, которого я раньше не видела. На моем конце стола почти не было ничего вкусного, а прямо за мной громко играли музыканты – от их шума и грохота пропадал всякий аппетит. Правда, я и без них не могла съесть ни крошки. Наверное, все из-за Гертфорда, который сидел на почетном месте и увлеченно беседовал с хорошенькой Мэри Говард.

Когда он вошел в зал и поравнялся со мной, то едва заметно поклонился. Я слегка присела, но сердце у меня билось так сильно, что мне казалось, его услышали даже дамы, которые читали на другом конце зала. Он несколько раз за день пытался поймать мой взгляд и, хотя внутри я вся дрожала, усердно избегала смотреть на него.

– Что скажете о новом короле Франции, леди Кэтрин? Говорят, ему всего пятнадцать лет. – Мой сосед по столу пытался занять меня беседой, но я почти не слушала его.

– У меня еще не сложилось мнения по этому вопросу, – ответила я.

– Говорят, его жена – настоящая красавица.

– Мария Шотландская? Я ее никогда не видела. – Я улыбнулась и склонила голову, как дурочка. Так легче.

– Если верить слухам, она утверждает, что английский трон по праву принадлежит ей.

– Она его никогда не получит, – вступил в разговор сосед напротив. – Особенно теперь, после смерти свекра, когда отстаивать ее права может только муж, у которого молоко на губах не обсохло.

Они обсудили то, как умер прежний король Франции, подробнейшим образом рассказали о щепке, попавшей ему в глаз и дошедшей до мозга, – и о том, как он мучился несколько недель. Я наблюдала, как слуги носят вдоль стола какую-то огромную кулинарную горгулью, которой восхищаются едоки. Задняя часть блюда принадлежала какой-то крупной птице, а передняя часть – свинье. Даже в мифологии трудно найти что-либо настолько уродливое, и я испытала облегчение оттого, что блюдо не дойдет до нашего конца стола. Дядя Арундел, исполняющий роль нашего хозяина, сидел рядом с королевой; он громко охал и ахал, производя много шума и суеты. Елизавета выглядела невозмутимо, однако едва заметно кивнула в знак одобрения, а затем обернулась, чтобы посмотреть на жонглера: тот подбрасывал хрустальные бокалы, которые взял со стола. Несмотря на то что Арундел улыбался, я видела, как он волнуется. Наверное, боится за дорогой итальянский хрусталь. Я невольно покосилась на Гертфорда; теперь он смеялся над чем-то вместе с Мэри Говард. Ах, как им весело!

– На кого вы смотрите? – спросила Левина, которая сидела по другую сторону от меня. От нее не ускользнет ни одна мелочь! Она уверяет, что все дело в ее зрении художницы, которое позволяет ей видеть то, чего не видят другие. Скорее всего, она следит за мной по просьбе Maman, которая желает убедиться в том, что я хорошо себя веду.

– Ни на кого, – ответила я, но даже с плотно поджатыми губами я не смогла удержаться от улыбки.

– Никого зовут Гертфордом? – уточнила Левина, чем очень меня насмешила. – Он вполне симпатичный молодой человек.

– Вы так думаете? – Я изобразила равнодушие, но Левина прекрасно меня знает – иногда даже лучше, чем я сама.

– Хотите, я поговорю о нем с вашей матушкой? – тихо спросила она, чтобы наши соседи по столу нас не услышали – правда, все они и так не сводили взгляда с жонглера, сгорая от нетерпения в надежде увидеть, как хрусталь падает на каменный пол и разбивается вдребезги.

– Говорить не о чем.

– И все-таки я могу с ней поговорить.

– Как хотите, – согласилась я, как будто мне все равно.

Гертфорд что-то зашептал Юноне. Потом оба посмотрели на меня; правда, он вскоре опустил глаза в свою тарелку. Юнона помахала мне рукой. Я улыбнулась ей, чувствуя на себе зоркий взгляд Левины. Мне до сих пор обидно, что он назвал то, что было между нами, «нашими делами». Я не знала, что делать, но глупо было бы отрицать, что меня влечет к Гертфорду. Я всегда точно знала, как себя вести, умела одним взглядом приручать и юношей, и взрослых мужчин; но теперь меня переполняют противоречивые чувства.

На возвышение принесли марципановую копию дворца Нансач, и зал взорвался аплодисментами. Даже на королеву десерт произвел сильное впечатление: дворец воссоздан вплоть до мелочей, вплоть до изысканной итальянской резьбы и каменных львов с флагами на башенках. Дядя Арундел выглядел таким самодовольным, словно он сам, собственноручно изготовил это великолепие. Мы с Юноной вчера тоже помогали готовить угощение. С помощью Левины мы сделали гипсовые отливки в форме фруктов, которые растут в саду Нансача: груш, персиков, пепинов и абрикосов, редких, как бриллианты, – правда, Арундел славился своей любовью ко всяким диковинкам. Мы заполнили формы сахарной пастой, и у нас вышли плоды белого цвета. Мы раскрасили их красками, изготовленными из свеклы, моркови и сока зеленой травы. Под руководством Левины у нас все вышло замечательно. Наши сахарные фрукты почти невозможно отличить от настоящих. Прежде я делала сахарные лакомства очень давно, еще в Брадгейте, когда жизнь была другой. Maman учила нас осторожно нагревать сахар в глиняном горшке, поставленном на угольки, а потом показывала, как придать получившейся сахарной пасте любую форму.

Теперь наше блюдо с сахарными фруктами поднесли королеве; она наградила Юнону одобрительной улыбкой. Все знают, что королева обожает сладкое. Она выбрала абрикос, повертела его в руке, оценивающе посмотрела на него, подняв брови, потом отыскала взглядом меня и едва заметно одобрительно кивнула. Если только мне не показалось, уголки ее губ чуть приподнялись в подобии полуулыбки. Левина наступила мне на ногу. Я встала и присела. Королева, похоже, осталась довольна. Может быть, она немного смягчилась, хотя мои мысли сейчас заняты только Гертфордом и мне трудно сообразить, что сулит мне ее потепление.

Наконец зазвучали фанфары и королева вышла из-за стола. За ней последовали Дадли, Арундел, Сесил, Норфолк, все статс-дамы и еще около двадцати ее фаворитов, в число которых входят Юнона и Гертфорд – но не я. Сразу за ними из зала вышли музыканты. Вереница слуг несла блюда с лакомствами. Наше блюдо с сахарными фруктами вынесли вместе с остальными; угощение отправили в сад, где устроен банкетный павильон.

Слуги начали убирать со стола. Похоже, обо мне все забыли. Те, кого не пригласили в сад, собрались группками, но ко мне никто не приближался. Никто не знает, как со мной обращаться. Когда я начала жалеть о том, что меня больше не опекают Фериа, рядом со мной возник паж.

– Леди Катерина Грей, – обратился он ко мне.

– Это я. – Неожиданно я испугалась, что он принес дурные вести о Maman или о Мэри – может быть, кто-то из них заболел или даже хуже. Но у него на лице доброе выражение; похоже, он не собирается возвещать о катастрофе.