Увидев непонимающие взгляды братьев, Мартин объяснил:

– Святого Роха еще, кхм, официально не канонизировали, так что ваше неведение простительно. Мне посчастливилось обрести один из его перстов, дабы он стал оружием в борьбе с демонами и самим Диаволом. Вы его, может, и не знаете, но он точно бережет вас! Я никогда не встречал никого, кто пережил бы чуму, не призывая его имени![18]

– До сего дня! – воскликнул Гегель и попытался поводьями передать безмозглым лошадям свое чувство превосходства.

– Это не первый раз, может, и не последний, – бросил Манфрид, откинул в сторону полог и забрался внутрь, чтобы нацедить еще пива и разок исподтишка взглянуть на нее. Гроссбарты никогда не испытывали особой нужды в святых, ибо с детства пребывали под опекой Девы Марии.

– Что? Хотите сказать, вы уже видели подобное зло прежде? – Мартин повернулся назад, чтобы следить за Манфридом.

– Это он о том, что мы малышами подхватили заразу, но выдали ей круче, чем она нам, – объяснил Гегель.

– Говорите, пережили Великий мор?

– С достоинством! – заявил Манфрид и чуть не пнул священника ногой, усаживаясь на свое место.

– Удивительное дело, – проговорил Мартин.

– Скорее чудо.

– Ты за языком-то следи, Манфрид.

– Нет-нет, Гегель, – вмешался Мартин, прежде чем Манфрид успел начать ответный огонь. – Это и есть чудо. Едва ли один человек из тысячи выживает, если Великий мор в нем закрепился. Сам я никогда не был свидетелем такого выздоровления, но слышал подобные рассказы. Воистину Пресвятая Дева милостива к вам.

– Лучше не скажешь, добрый монах, – торжествующе пропыхтел Манфрид.

– Одолели чуму и повергли во прах прислужника Диавола! Воистину вы воины Господа!

– Воины Девы Марии, ты хотел сказать, – поправил его Манфрид, и Гегель не стал возражать.

– Полагаю, и так можно сказать.

– Пей, Мартин, – предложил Манфрид, передавая священнику заново наполненную бутылку. – Теперь, когда ты услышал наш рассказ, осталось коротать время, а его у нас осталось до хера.

– А что это за хер? – спросил Мартин.

– Что? – спросил Гегель.

– Кто? – вторил ему Манфрид.

– Хер, – повторил Мартин, – херов, херовый, херить – слово, которое вы так любите. Это ругательство?

– А! Слово «хер»! – расхохотался Манфрид. – Да уж, ругательство. Есть такая деревня недалеко от нашего родного дома, называется Херинг[19].

– Зачем жители назвали свою деревню ругательством? – удивился Мартин.

– Сам об этом часто гадаю, – ответил Гегель.

– А ты чего? – ухмыльнулся Манфрид в ответ на глупость. – Ничего удивительного. Дело, Мартин, вот в чем. Херинг – это такое место, где полным-полно мужиков, которые все засранцы, но такие драные, что не годится их звать засранцами, или драными засранцами, или даже Девой забытыми драными засранцами. Нужно словечко посильнее, уже не говоря, что покороче. Поэтому, если кто драный, будто родом из Херинга, мы зовем его хером, или херовым, или еще чем, чтобы понятно было, что из Херинга. Ясно?

– Вроде бы, – пожал плечами Мартин. – А почему эти, гм, эти херовяне пользуются столь дурной репутацией? Они язычники?

– Да просто мы в Херинге попытались… – начал было Гегель, но перехватил взгляд брата и тут же замолк.

– Да-да? – не сдавался Мартин.

– Мы были в Херинге, и тамошние охеревшие жители нам все перехерили, то бишь попытались нас отыметь так, словно мы какие-то херы с горы, которые в их драной деревне живут. Но в итоге мы их похерили и свалили на хер оттуда.

Манфрид начал терять терпение.

– Но почему… – начал священник.

– Ну и какого хера, Мартин? – взорвался Манфрид. – Это просто такое херовое выражение. Как «дерьмо», «жопа», «сука». Что ни назови, только хуже. Потому что даже если бы и существовала где-то деревня под названием Засрань, она бы точно была в сто раз лучше Херинга, и засранцы, которые бы там жили, были бы людьми куда более достойными! А означает оно, что ты херню порешь, что тебе надо что-то серьезное сказать, а иначе ты бы на хер рот закрыл! Используется, чтобы описывать всякую дрянь, вроде этого херового демона, который нас хотел перехерить, да сам на хер пошел в итоге!

На козлах воцарилось долгое молчание, прежде чем Гегель откашлялся:

– А еще оно означает мужской отросток. Потому как он участвует в прелюбодеянии, а это дело драное. Так что можно его и туда применить.

– Херово, но правда, – кивнул Манфрид.

Мартин окончательно уразумел, что деревня Херинг, должно быть, место нечестивое, хоть смысл его названия странно меняется в зависимости от обстоятельств. Подремав немного, священник вспомнил, что у них есть более важное дело, чем обсуждать смысл нечестивого злословия, и спросил:

– А что случилось после того, как вы одолели нашего общего недруга? Где были все жители города и монахи?

– В монастыре. В том состоянии, которое ты сам знаешь, по своему опыту.

Гегель даже вздрогнул от этого воспоминания.

– Их мы тоже сожгли, – икнул Манфрид. – По этому поводу не беспокойся.

Мартин вздохнул:

– Значит, поход мой завершился без моего участия или присутствия. Не сочтите эти слова за проявление гордыни, ибо я признаю, что мы с вами – лишь Его орудия, исполняющие Его волю. Утешением мне служит то, что я его выследил, и, если бы не явились вы, вскоре пришел бы я.

– Ее волю. И это только если бы ты не замерз, волки тебя не съели, или еще какая гнусная напасть тебя не прикончила бы. Гадать попусту – дурное дело, поверь на слово, – философски провозгласил Манфрид.

– А она, – Мартин кивком указал себе за спину, – была с вами и раньше?

– Она… – начал Гегель.

– Была, – с нажимом сказал Манфрид, – и остается под нашей опекой. Мы ее везем на юг, в Венецию, одному капитану.

– Какому капитану?