Путаясь в собственных пальцах, судорожно попыталась открыть засов и выбежать из ванной комнаты, но все мои жалкие попытки к бегству оставались безрезультатными.

— Ксюша, все хорошо, хорошо! — послышался голос Тимура с другой стороны двери, тут же утонувший в крике, исходящем от окна. — Ручку вниз и на себя.

— Вниз и на себя, вниз и на себя, — повторяла, как в бреду, лишь бы поскорее выбраться из этого капкана.

Попытки с третьей замок все же поддался и со всей дури я вылетела из ванной прямиков в крепкие тиски Черниговского.

— Тише, тише, моя девочка, — все крепче сжимая меня в своих лапах, приговаривал Тимур. — Прости, я не сразу сообразил тебя предупредить. Не думал, что он вернется.

Но я почти ничего не слышала кроме бешеного стука собственного сердца. Слабого и ранимого, которое и так за последнее время перенесло слишком много потрясений.

— Там кто-то есть! Кто-то орет и стучится! — прижимаясь все сильнее и сильнее к парню, прокричала я.

— Там Черныш, местный лебедь. У него странная реакция на свет: начинает стучать клювом и горланить. Тише, успокойся, — поглаживая меня по сырым волосам, объяснил Тимур.

Лебедь? Просто лебедь? Недоверчиво замотала головой, но от Черниговского постаралась отстраниться. Вот же, от страха совсем потеряла голову.

Босая, мокрая, в одном полотенце я стояла к нему слишком близко. Недопустимо близко. Сделала еще шаг назад и посмотрела на Тимура, который взволнованно следил за каждым моим движением, а потом резко схватил меня за руку и затащил обратно в ванную.

— Ты что творишь? — пытаясь вырваться из его хватки, зашипела почище любого зверя. Но парень меня не слушал. Все также крепко удерживая мою ладонь, Черниговский закрыл за нами дверь и выключил свет. — Придурок! Психопат! Выпусти меня!

— Не шуми! — только и всего ответил Тимур и силком повел в сторону двери-окна.

Брыкаясь и упираясь ногами, всячески пыталась его остановить, но, видимо, только вывела из себя. На пару секунд Тимур выпустил меня, отчего в полной темноте стало только страшнее, после чего обхватил двумя руками и поднял в воздух. И пока ноги бесцельно рассекали остатки горячего пара, моя спина оказалась впечатанной в твердую грудь Черниговского. Возмущение вперемешку с гневом и остатками страха готовы были вылиться наружу в виде всех нехороших слов, что только знала, но и здесь парень меня опередил, зажав рот своей ладонью.

— Не кричи, Ксюш! — обжигая похлеще кипятка, прошептал мне на ухо Тимур. — Сына разбудишь.

Отчасти он, конечно, был прав и шуметь не стоило, но с другой стороны, он переходил все границы допустимого и это меня это страшно бесило.

В таком нелепом виде Черниговский поднес меня вплотную к окну и опустил на ноги, навалившись своим весом сзади, чтобы даже не думала убегать.

— Смотри, — Тимур ладонью провел по запотевшей поверхности стекла. — Вон он, видишь?

Приглядевшись, заметила, что окно прямиком выходило на озеро, как и в моей комнате, но здесь создавалось ощущение, что водная гладь была своего рода продолжением пола в ванной. И именно на ней, в переливах лунного света плавал одинокий изящный черный лебедь, горделиво изгибая шею.

— Он здесь живет, но днем редко подплывает близко к дому. А вот вечером устремляется на свет, как мотылек. Странная птица. Как будто кого-то пытается отыскать. Меня он вчера тоже изрядно напугал, — опалил своим горячим дыханием мою влажную от мокрых волос шею. Тимур бесцеремонно нарушал мое личное пространство. Впрочем, как и всегда. — Еще раз прости: я должен был предупредить.

— Черный и дикий, — тихо проговорила в ответ, не сводя глаз с птицы. — Похоже, вы нашли друг друга.

Тимур ухмыльнулся, но комментировать не стал.

— Может наконец отойдешь от меня, — прорычала, понимая, что от этой его близости, начинала кружиться голова. И если разум не переставал кричать, что Тимур подонок и держаться от него следует, как можно дальше, то тело предательски хотело большего.

— Конечно, — как ни в чем не бывало произнес Черниговский и тут же отошел. Но вместо радости внутри разлилось разочарование, а следом вернулись и глупые мысли о его поступках, жене, ребенке. Если бы любил — не отпустил.

С этой шальной мыслью сорвалась с места и побежала в свою комнату, не дожидаясь, когда загорится свет. Подальше от Тимура. Подальше от новых разочарований.

Сон медленно отступал, но открывать глаза совершенно не хотелось. На смену вылетающим из памяти обрывкам грез в сознание мягко проникало щебетание птиц за окном, а кожи нежно касались первые лучи солнца. Потянувшись, я все же вынырнула в реальность, чтобы вновь зажмуриться от удовольствия. Гена не обманул: вид из моей комнаты открывался волшебный. Раскинув руки на пухлых подушках, сделала глубокий вдох и расслабилась, наслаждаясь моментом.

— Тишина, — проворковала себе под нос и тут же распахнула глаза, устремив взгляд в сторону детской кроватки.

Еще ни разу за последние два с лишним года мое утро не начиналось с тишины. Тим имел удивительное свойство всегда просыпаться раньше и нарушать ее звонким смехом, нелепой болтовней и ужасно шумными игрушками. Поэтому тишина воцарившаяся в нашей комнате пугала до чертиков. Но еще больший испуг ожидал меня, когда в кроватке я не нашла сына. Резко позабыв об утренней неге, вскочила и со всех ног бросилась его искать.

Не обнаружив его в комнате, я выбежала в коридор, затем, путаясь в собственных ногах, спустилась вниз, ругая себя за невнимательность и моля Бога, чтобы с сыном ничего не случилось.

— C'est le soleil!¹—донесся с кухни тонкий детский голосок, что позволило мне наконец выдохнуть: с Тимошкой было все хорошо.

— Qu'est ce que c'est?²— следом раздался голос Черниговского, отчего внутри все закипело. Да кем он себя возомнил? Захотел в папочку поиграть? Потренироваться на моем сыне?

— C'est camion!³— задорно ответил Тим, а я не выдержала и влетела в столовую.

— Доброе утро, — как ни в чем не бывало, пропел Тимур и приторно улыбнулся. — Выспалась?

Ни тебе "извини, что без спроса забрал ребенка", ни капли сожаления в глазах — ничего! Мне хотелось рвать и метать, глядя на его довольную физиономию, и лишь из-за Тимошки еле сдерживала себя.

— Похоже, что нет, — заключил этот монстр и вернул свое внимание к ребенку.

От его наглости и самоуверенности я потеряла дар речи. Как дурочка, стояла и лишь переводила взгляд с Черниговского на сына и обратно. Тимошка, правда, ничего не замечал и упоенно чиркал карандашами в альбоме, зато Тимур явно издевался надо мной. Упорно делая вид, что помогает малышу нарисовать лучики, он то и дело поглядывал на меня исподлобья.

— Я испугалась. Неужели непонятно? — от обиды прошептала себе под нос.