— Все нормально, Реми. Просто бессонная ночь.

Еще в самолете я твердо решила о произошедшем не говорить ни слова. Загружать Реми проблемами казалось верхом наглости: он и так больше недели возился с моим сыном в ущерб своей личной жизни и работе. Да и него это была война.

— Ммм, — загадочно промычал Лерой, усаживая Тимошку в автокресло. — Неужели Лерой все же растопил твое сердечко?

— Реми! — стукнула в шутку Реми по плечу и села рядом с сыном. — Нет, с Лероем у нас ничего не вышло.

Друг давно уселся за руль, но трогаться с места не спешил. Вместо этого он упорно сверлил меня взглядом, как будто чувствовал мое напряжение.

— Реми, — несмело обратилась к парню, — скажи, ты счастлив?

— Наверно, — не раздумывая ответил Реми. — Для полного счастья, пожалуй, не помешала бы твоя улыбка, а еще личный самолет, а то эта суета в аэропорту меня напрягает немного.

— Спасибо тебе, Реми, за все. Если бы ты только знал, как сильно я дорожу твоей дружбой.

— Я знаю, Ксю, — немного смутившись ответил парень. — И все-таки я счастлив. У меня есть самое главное в этой жизни: любовь, друзья, здоровые родители и любимое дело. Да-да, не смотри так! Мы теперь с Жюли вместе. В отличии от тебя я времени зря не терял.

Реми на самом деле казался счастливым и дико влюбленным, потому улыбнулась ему в ответ широко и искренне. А в душе загорелась надежда, что и Лерой однажды сможет быть таким же.

— Через несколько дней я планирую уехать с Тимошкой на месяц-другой к морю. Хочу, чтобы он отдохнул, да и самой не помешает сменить обстановку, — невооруженным глазом было видно, как Реми напрягся, опасаясь разлуки с любимой девушкой. Мучать его не было никакого желания, поэтому маленькую, но такую важную для него деталь я сразу уточнила: — Жюли останется в Париже.

О том, что мне придется на время уехать, я узнала от Горского минут за тридцать до вылета. И это известие накалило отношения между нами до предела.

— В Париже ты будешь совершенно одна. Я планировал, что какое-то время рядом будет Лерой. Но, как видишь, он облажался.

Хотелось закричать на весь аэропорт, что Лерой "не облажался", а стал очередной жертвой отцовских игр. Но Горский меня опередил, продолжив свой монолог:

— Боюсь, Ермолаев захочет этим воспользоваться. Поэтому тебе придется покинуть Францию на пару месяцев вместе с Тимошкой. Жюли оставишь в Париже.

— И куда на сей раз ты решил меня спрятать? — я даже не пыталась скрыть раздражение в голосе.

— Узнаешь на месте, иначе обязательно кому-нибудь разболтаешь. Через пару дней пришлю к тебе человека, который отвезет тебя по новому адресу и проследит, чтобы никто не мог тебя там найти.

— Мне теперь всю жизнь прятаться от Ермолаева? — уточнила, нервно сжимая паспорт с посадочным талоном в руке. — Отлично получилось, не находишь?! Вы с Черниговским отомстили старику, а разгребать это все оставили мне.

— Не перегибай, — рассвирепел отец. — Жить в красивом месте, ни черта не делая, гулять и наслаждаться общением с сыном — это ты называешь " разгребать"?

И снова этот арктический холод в его глазах. Не человек— бездушный зверь!

— Половину своей жизни я только и делаю, что прячусь, папа! Ты представить себе не можешь, каково это жить в вечных бегах.

— Мне тоже много что не нравится в этой жизни, Ксюша! Но ради тебя и Кати я готов с этим мириться. Так может и ты немного потерпишь, а? Ради сына, например?

— А может ради тебя? — сложно сказать, что именно заставило меня осмелеть: мой скорый вылет, опасность, висевшая прямо перед носом, или проблемы Лероя. Но, не подбирая красивых слов, я высказала отцу все на чистоту:

— Мы жили с Тимошей замечательно, а ты взял и все испортил в один миг! Твоя жизнь в вечной злости и желании отомстить — это твой выбор. Не мой. Мне ты так и не дал права выбора, в очередной раз решив за меня: как, где и с кем мне жить! Мне не нужны деньги этого старика. Моя бы воля, я все вернула бы ему до последней копейки, лишь бы и дальше иметь возможность свободно и без оглядки ходить по улицам с сыном. А теперь ты силком впутал меня в свои жестокие и бессмысленные игры. Что дальше? Сидеть и ждать в красивом месте, когда Ермолаев осмелиться нарушить ваш уговор и доведет дело Федора до конца? Или может от ничегонеделания без конца дрожать за сына, за тебя, за маму, за Лероя? За что ты устроил мне такую жизнь?

— Хватит, Ксюша, — прорычал отец. — Спорить с тобой у меня нет времени. Что сделано, то сделано. Пока не усмирю Ермолаева, будешь жить вдали от Парижа тихо и неприметно. Поняла меня? Два дня у тебя есть, чтобы собраться.

Тон отца не терпел возражений, да и спорить с ним, что со стеной — глупое и неблагодарное занятие. Не говоря ни слова, я просто развернулась и ушла.

— Два дня, — донеслось мне в спину.

К слову, это время пролетело незаметно. Да и что такое "два дня"? Но даже их я пыталась заполнить радостью и приятными воспоминаниями. Жюли я отпустила сразу. С Реми попрощалась, как только он привез нас к дому. Отключила телефон и 48 часов своей жизни полностью посвятила сыну. Мы много гуляли, читали, играли. Вместе засыпали и просыпались, строили башни из пены в ванной и ловили солнечных зайчиков по утрам. А я пыталась каждое мгновение сохранить в памяти, опасаясь потерять всё в один безумный миг.

В понедельник вечером в нашем небольшом доме на окраине Парижа, где в это самое время мы с Тимошкой уплетали блины со сгущенкой, раздался стук в дверь. Не звонок, как обычно. А именно стук, который практически слился воедино с громким стуком моего сердца — за нами приехали, как и обещал Горский.

Оставив ничего не подозревающего сына в столовой, подошла к входной двери и, затаив дыхание, открыла.

— Ты? — пискнула от неожиданности.

— Ага, привет, Ксюш! — сказал мужчина напротив. — Готова к приключениям?

— Неужели Горский тебя все-таки переманил?

Миронов сидел напротив меня и с удовольствием макал блин в сгущённое молоко.

— Нет, Ксюх, не дождетесь! — облизнув пальцы, ответил Гена. — У нас с ним слишком разные взгляды на жизнь, чтобы работать вместе.

После отъезда Соболева в Москву Миронов принял решение выйти на пенсию и полностью посвятить себя семье. Ехать за отчимом он не решился: слишком многое крепко держало на прежнем месте. Но и работать на Горского он не хотел, сколько бы тот не предлагал. И сейчас я отлично понимала почему.

— Тогда, что ты здесь делаешь?

— Помогаю твоему отцу первый и последний раз в жизни, Ксюх. Заметь, абсолютно безвозмездно, ну, если не считать блинов, — Миронов взял еще один и, смачно обмакнув его в сливочное лакомство, попытался целиком засунуть в рот, что вызвало у Тимошки бурю радости.