Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говорю я тебе это для того, чтобы объяснить, чем я руководствуюсь и чем руководствовался. — Прикурив, Тарасов протянул пачку Гришке, предлагая угоститься. Парфен вытащил одну сигаретку и вернул следователю пачку. Прикурил от своих спичек и выпустил струю себе под ноги. Затем вызывающе глянул на Тарасова, как бы говоря: «Ну что же ты замолчал, продолжай, капитан!»
— Короче, когда тебя взяли, я сразу понял, что дело выгорает конкретное. — Тарасов скоро затянулся подряд два раза. С удивлением Григорий отметил, что следак нервничает. — Я не буду скрывать, от твоей раскрутки зависел мой личный интерес! И не только мой! Но это не главное! Главное — все шло как по маслу до арестов! А когда накрыли всю бригаду, дело словно в болото попало — с мертвого места не сдвинешь! И начальство торопит — быстрее в суд! Тебя ведь в камере тогда действительно чуть не замочили, вовремя мы в «спецуху» тебя спрятали! Как будто до зарезу нужно стало кому-то, чтобы на половине дело стопорнулось! «Вот вам бандиты, сажайте их быстрее, и нечего лишнего копаться!» И все тут! Да еще странно как-то с побегом Чалого получилось!
— Его поймали? — быстро переспросил Гришка.
— Нет, как сквозь землю провалился! И убежать-то сумел непонятно как! Явно из своих кто-то помог! Но и служебное расследование ничего не дало — двух конвоиров уволили, старшего перевели на другую работу. И тоже — как будто специально все сделано было!
Они помолчали.
— И последнее… Уж больно вовремя все произошло! Как по нотам расписано было, ей-богу: Чалый бежит, Палыч звонит мне, я выезжаю — и тут же налет на тайную квартиру, о которой никто, кроме узкого круга, не знал!
— Так от меня-то что вы теперь хотите, Олег Андреевич?
— Я хочу, чтобы ты детально, по минутам вспомнил, что происходило в тот вечер после моего отъезда!
Гришка пожал плечами. Ради бога, мол! Спрашивайте — еще раз все расскажу!
Тарасов с Гришкой еще раз «прошерстили» весь тот вечер, но, как показалось парню, ничего нового после разговора с ним Тарасов не узнал. Так и отбыл восвояси. Блок сигарет Гришка все же взял — чего отказываться от добра?
— Может, я еще заеду, — как-то странно глянув на Парфена, напоследок пообещал Тарасов. Гришка вновь пожал плечами. Заезжай, мол, коли не лень!
Едва капитан вышел за дверь комнаты свиданий, Парфен тотчас позабыл о нем и его вопросах. Впечатление от приезда Танечки и ошеломляющей новости, которую сообщила любимая, было столь сильно, что никакие другие мысли просто не могли вытеснить это из его головы. Пока Гришка шел до жилой зоны, он сам себе улыбался, что не забыл отметить сопровождающий его дежурный прапорщик. Он принялся расспрашивать Парфена, зачем приезжал столичный мент и не связано ли это как-то с колонией. Гришка живо успокоил его, сказав, что следователь приезжал в связи с его прошлым делом.
* * *
И дальше потекли однообразные, серые в своей обыденности дни: подъем, работа, личное время, отбой и вновь утром — подъем. После посещения колонии любимой девушкой Парфен загрустил. Он страстно, до изнеможения захотел на волю. Конечно, до этого ему тоже не больно-то нравилось за колючкой, но такой смертной тоски он не ощущал. Сейчас его не оставляло чувство, будто бы со своим отъездом девушка забрала часть его души, и оставшаяся половинка теперь рвется с неимоверным усилием вслед, чтобы соединиться вновь.
Но неожиданно жизнь вновь преподнесла Гришке коварный сюрприз.
Произошло это по прибытии следующего этапа.
Глава 2
На зоне все и всегда узнается быстро. Еще загодя разнеслась весть, что ожидается новый этап.
Примерно месяц прошел после приезда Татьяны и странного визита Тарасова. Жена — а именно женой считал он теперь девушку Татьяну — писала регулярно. Тарасов не появлялся, хоть и обещал. Постепенно его приезд забылся за текущими делами.
И вот — новая забота. Случилось это утром, в выходной. Едва спецмашины отправились за новой партией зэков, как народ тут же высыпал из бараков. Близко к «локалке» никто не подходил, смотрели издали. Когда прибыла машина, зэки молча, с каким-то угрюмым упорством глазели на знакомую процедуру. Вот вновь прибывшие по одному спрыгивают и быстро, бегом, — в «режимку». Затем так же по одному — через вертушку, коридор — в зону.
Зэки не просто так стояли, многие выглядывали знакомых, земляков. Кому-то с воли могли передать коротенькую «малявочку».
Гришка тоже был среди прочих. Он никого и ничего не ждал. Просто торчал тут от нечего делать — все же какое-то разнообразие!
И вдруг в одну секунду он ощутил ледяной холод в груди, и глаза его приковались к одной фигуре. Самосвал — точно! Телохранитель убитого им Василия Смирнова по кличке Улыбка — московского уголовного авторитета. Черт возьми!!!
Взгляды встретились, и Парфен ощутил подобие электрического разряда, увидел холодные рыбьи глаза и кривую многообещающую ухмылку. Калган, дружок Улыбки, тоже приканал с этим этапом!
В камере «Матросской тишины», если верить Тарасову, он и должен был привести в исполнение приговор. Помешало присутствие Химика и его подручного — Валета. Теперь уже некому было впрячься за Гришку. И если не Самосвал прикончит его за своего пахана, то уж Калган доберется до него — это точно!
Как дошел до своего барака, Парфен даже не заметил!
Зарывшись лицом в подушку, парень лежал до той поры, пока его не тронул кто-то за плечо. Гришка вскочил как ошпаренный.
— Чего дергаешься? — Напротив на шконку присел «бугор» их барака, Гришкин земеля. Внимательно посмотрев на парня, спросил:
— Что случилось? Я же видел, как ты к бараку бежал, будто чумной!
— Хана мне, Семен Петрович, — Гришку трясло. Его не трясло так после того, когда он первый раз пошел на дело и стоял в метре от убитого его напарником человека. Не трясло даже тогда, когда Ворон в камере «Матроски» сообщил ему о том, что ночью его могут убить. Тогда он был настолько измотан и ошарашен, что организм не в состоянии был реагировать в полной мере. Сейчас же он слегка успокоился, отошел от прошлых тревог. Ощутил радость и желание жить дальше после посещения Татьяны. И тут словно свет померк в его глазах — появление этих двоих было настолько неожиданно и неотвратимо по своей жестокой сути, что Гришку словно громом среди ясного неба жахнуло! Он уже свыкся с мыслью, что отбухает свой семерик, вернется в столицу к ребенку и любимой.
