Пятьдесят оттенков свободы - Эрика Леонард Джеймс

Para mia Mama con todo mi amor y gratitud[1]

И моему любимому отцу.

Папа, я скучаю по тебе каждый день

Спасибо Ниалл, моей опоре;

Кэтлин – моему критику, подруге, наперснице и спецу по технической части;

Би – за неустанную моральную поддержку;

Тейлору (также спецу по техчасти), Сьзи, Пэм и Норе – за то, что не давали завянуть.

За советы и тактичность хочу сказать спасибо:

доктору Рейне Слюдер – за помощь во всех медицинских вопросах;

Анне Форлайнз – за советы по финансовым вопросам;

Элизабет де Вос – за помощь во всем, что касается американской системы усыновления.

Мэдди Бландино – за ее изысканное, вдохновляющее искусство.

Пэм и Джиллиан – за утренний субботний кофе и за то, что всегда возвращали меня в реальную жизнь.

Благодарю также мою редакторскую группу, Андреа, Шей и неизменно любезную и лишь временами закипавшую Джанин, переносившую мои «заносы» с терпением, стойкостью и чувством юмора.

Спасибо Аманде и всему «The Writer’s Coffee Shop Publishing House» и, наконец, огромная благодарность всем работающим в «Винтаже».

Мамочка! Мамочка! Мамочка спит на полу.

Спит давно. Я расчесываю ей волосы, как она любит. Она не просыпается. Мама! У меня болит живот. Болит, потому что хочет есть. Его здесь нет. Хочется пить. Я подставляю стул к раковине в кухне и пью. Вода проливается на мою голубую кофточку. Мама все еще спит. Она даже не шевелится. Ей холодно. Я приношу свое одеяло, накрываю мамочку и ложусь рядом на липкий зеленый ковер. Мама не просыпается. У меня есть две игрушечные машинки. Они бегают по полу возле мамы. Наверное, она заболела. Я ищу, что можно съесть. В холодильнике нахожу горошек. Он замерз. Ем медленно. От горошка болит живот. Я сплю возле мамы. Горошек кончился. В холодильнике есть что-то еще. Только пахнет как-то странно. Я пробую полизать, и язык прилипает. Ем понемножку. Невкусно. Пью воду. Играю с машинками и сплю возле мамы. Она такая холодная и не просыпается. Распахивается дверь. Я накрываю маму одеялом. Он здесь. «Вот же дерьмо! Что здесь, на хрен, случилось? А, сучка шарахнутая, откинулась все-таки. Вот дрянь! Уберись, говнюк, не крутись под ногами». Он пинает меня, и я падаю и ударяюсь головой о пол. Больно. Он звонит кому-то и уходит. Запирает дверь. Я ложусь возле мамочки. Болит голова. В комнате – тетя-полицейский. Нет. Нет. Нет. Не трогайте меня. Не трогайте. Я останусь с мамой. Нет. Нет. Отойдите. Тетя-полицейский берет мое одеяло и хватает меня. Я кричу. Мама! Мамочка! Я хочу к маме. Слов больше нет. Я не могу больше говорить. Мама не слышит. Я ничего не могу сказать.

– Кристиан! Кристиан! – Ее голос, тревожный, настойчивый, вытягивает его из глубины кошмара, с самого дна отчаяния. – Я здесь. Здесь.

Он просыпается, и она склоняется над ним, хватает за плечи, трясет. Лицо озабоченное, в голубых, широко распахнутых глазах набухают слезы.

– Ана, – шепчет на выдохе он. Во рту – кисловатый привкус страха. – Ты здесь.

– Конечно, я здесь.

– Мне снилось…

– Знаю. Я здесь, здесь.

– Ана. – Он вдыхает ее имя; оно – талисман от черной, слепой паники, что гудит, разносясь по телу, в крови.

– Ш-ш-ш, я здесь.

Она ложится рядом, сворачивается, обнимает его руками и ногами. Ее тепло просачивается в него, отгоняет тени, оттесняет страх. Она – солнце, она – свет. И она – его.

– Пожалуйста, давай не будем ссориться. – Голос его звучит немного хрипло. Он обнимает ее.

– Хорошо.

– Клятвы. Никакого подчинения. Я смогу. Мы найдем выход. – Слова вылетают торопливо и неловко, словно барахтаясь в потоке эмоций, смятения и тревоги.

– Да. Найдем. Мы всегда находим выход, – шепчет она и целует его, заставляет замолчать и возвращает в настоящее.

Через дырочки в крыше из морской травы я смотрю на самое голубое из всех небес, летнее средиземноморское небо. Смотрю и довольно вздыхаю. Кристиан рядом, растянулся в шезлонге. Мой муж – красивый, сексуальный, без рубашки и в обрезанных джинсах – читает книжку, предрекающую крушение западной банковской системы. Судя по всему, захватывающий триллер: я давно уже не видела, чтобы он сидел вот так неподвижно. Сейчас он больше похож на студента, чем на преуспевающего владельца одной их самых рейтинговых частных компаний в Соединенных Штатах.

Наш медовый месяц подходит к концу, это его последний эпизод. Мы нежимся под послеполуденным солнцем на пляже отеля с весьма подходящим названием «Бич Плаза Монте-Карло» – в Монако, хотя, вообще-то, остановились не в нем. Я открываю глаза и смотрю на стоящую на якоре в бухте «Прекрасную леди». Живем мы, разумеется, на борту этой шикарной моторной яхты. Построенная в 1928-м, она прекрасно держится на воде и среди всех стоящих в бухте яхт выглядит настоящей королевой. Она напоминает мне детскую заводную игрушку. Кристиан в нее влюблен, и я подозреваю, что его тянет ее купить. Ох уж эти мальчишки с их игрушками!

Откинувшись на спинку, я слушаю «Кристиан Грей микс» на своем айподе и лениво подремываю, вспоминая его предложение… сказочное предложение, сделанное в лодочном сарае… Я почти ощущаю аромат полевых цветов…

– Мы можем пожениться завтра? – нежно шепчет мне в ухо Кристиан.

Я растянулась, положив голову ему на грудь, уставшая и пресыщенная после страстной любви.

– М-м-м.

– Понимать как «да»? – Я слышу в его вопросе нотки приятного удивления.

– М-м-м.

– Или «нет»?

– М-м-м.

Чувствую, как он усмехается.

– Мисс Стил, вы можете говорить связно?

Теперь уже я улыбаюсь.

– М-м-м.

Он смеется, крепко меня обнимает и чмокает в макушку.

– Тогда завтра, в Вегасе.

Я сонно поднимаю голову.

– Не думаю, что моим родителям это так уж понравится.

Он легонько барабанит пальцами по моей голой спине.

– Чего ты хочешь, Анастейша? Вегас? Большую свадьбу со всеми положенными аксессуарами? Признавайся.

– Нет, большую не хочу. Только друзья и родные. – Я смотрю на него и не могу оторваться, тронутая умоляющим выражением в сияющих серых глазах, и спрашиваю себя: «А чего хочет он?»