Однако найти нужный номер оказалось непросто, потому чтофамилии квартиранта она не знала. Коломбина подробно описала Гэндзипривратнику, не забыв и про заикание, и про седые виски. Сказала, что задевалакуда-то визитную карточку, что память на имена просто ужасная — адреса, мол,запоминает, а фамилии и имена-отчества никак. Дело же к вышеописанномугосподину исключительной срочности. Чернобородый швейцар выслушал молча и,кажется, не поверил. Осмотрел заполошную девицу с головы до ног, пожевалгубами, изрек:

— Почем нам знать, может, их сиятельство за этакоегостевание нам шею намылют. Тут, барышня, казарма, посторонним не положено.

«Сиятельство»! Значит, ошибки нет — Гэндзи не обманул иквартирует именно здесь. Коломбина так обрадовалась, что даже не обиделась наоскорбительный намек. Пускай чернобородый думает, что она какая-нибудьнастырная обожательница или дамочка полусвета — какая разница!

Урок обращения с дворницко-швейцарским племенем, некогдапреподанный принцем Гэндзи, был усвоен хорошо.

— Не намылит, — уверенно сказала Коломбина. —Еще и наградит. А пока вот, держите-ка.

И сунула служителю рубль.

Кербер сразу рычать перестал, завилял хвостом. Спрятавбумажку в картуз, сообщил:

— К их сиятельству какие только не ходют. Дажехитрованцы разбойного виду — не чета вашей милости. Их сиятельство проживают вквартере ихнего товарища, подполковника Смольянинова. Временным манером. Еговысокоблагородие господин подполковник сами теперь в Китае, однако этого ихнегоприятеля велено всегда запросто пускать на сколько пожелают. А звать ихгосподин Неймлес, Эраст Петрович — вот как.

— Эраст Петрович Неймлес? — повторила Коломбинастранное имя и не утерпела, спросила. — А почему вы именуете его«сиятельством»?

Швейцар загадочно ответил:

— У нас на настоящих господ глаз наметанный, хотьЗамухрышкиным назовись. Только зря вы, барышня, приехали — нету господинаНеймлеса, не возвращались еще. Камердинер ихний, тот дома.

— Японец? — на всякий случай уточнилаКоломбина. — Маса?

— Масаил Мицуевич, — строго поправилслужитель. — Очень обстоятельный господин. Желаете его видеть?

— Желаю. Раз уж Эраста… э-э-э… Петровича нет.

— Извольте. Моя супруга вас проводит. Феня! Фень!Проводь барышню! — крикнул привратник, обернувшись к открытой дверишвейцарской. Ответа не было. — Видно, вышла. А я и не приметил, —удивился чернобородый. — Да ништо, не заплутаете. Вдоль стеночки идите.После повернете за угол — там ступенечки и крыльцо.

Нужное крыльцо отыскалось быстро, но на стук долго неоткрывали. В конце концов терпение Коломбины лопнуло — тут ведь каждая минутабыла на счету, и она сердито ударила по створке ладонью. Дверь оказалась незаперта.Скрипнула, подалась, и в следующий миг гостья уже была в маленькой,спартанского вида прихожей, где на вешалке рядом с военными шинелями ицивильной одеждой висели какие-то ремешки, хлысты, уздечки и прочая сбруя.

— Маса, где вы? — позвала Коломбина. — У менясрочное дело! Скоро ли будет господин Неймлес?

Из-за двери, украшенной парижской афишей с изображениемстремительных танцовщиц, донеслись шуршание и шепот. Осердившись, Коломбинарешительно двинулась на звук, дернула ручку и замерла.

Японец стоял в манишке и манжетах, но без брюк и помогалдородной, много выше его, особе женского пола втиснуться в ситцевую юбку.

Явление нежданной посетительницы произвело эффект. Пышнаяособа взвизгнула и присела, прикрыв руками впечатляющий бюст, а удивительныйкамердинер господина Неймлеса приложил круглые ладошки к голым ляжкам ицеремонно поклонился.

— Какое деро, Коромбина-сан? — спросил он,разогнувшись. — Сротьное-сротьное ири просто сротьное?

— Срочное-срочное, — ответила она. На неодетуютолстуху и безволосые ноги японца старалась не смотреть, хотя сейчас было не доусловностей. — Нужно немедленно ехать и спасать человека, иначе произойдетнепоправимое. Где ваш хозяин?

Маса насупил редкие бровки, ненадолго задумался и решительнообъявил:

— Гаспадзин нету. И терефон не звонир. Теровека спасатьбуду я. — Он поклонился своей пассии, все еще не вышедшей из оцепенения, иподтолкнул ее к выходу. — Отень вам брагодарен, Феня-сан. Прошу рюбить изяровать.

Феня (очевидно, та самая, которую не мог дозваться привратник)подхватила башмаки, кофту, чулки и выскочила за дверь, Коломбина жеотвернулась, чтобы азиат мог спокойно завершить свой туалет.

Минуту спустя они уже спешили к воротам, причем Маса такходко перебирал своими короткими ножками, что спутница за ним едва поспевала.

Долго ехали на извозчике, потом никак не могли отыскать втемноте номера Кляйнфельда, наконец нашли: трехэтажный серый дом напротивПетровского парка. Гдлевский, как и положено поэту, снимал комнатку на чердаке.

Когда поднимались по лестнице (японец впереди, Коломбинаследом), она всё повторяла: «Только бы успеть, только бы успеть».

Дверь оказалась заперта. На стук не открыли.

— Спуститься за дворником? — спросила Коломбинадрожащим голосом.

Маса ответил:

— Не нада. Тють-тють в сторонку, Коромбина-сан.

Она отступила. Японец, издав своеобразный утробный звук,подпрыгнул, с ужасающей силой ударил ногой в створку, и дверь с грохотомслетела с петель.

Столкнувшись плечами в узком коридорчике, ринулись вкомнату.

Первое, что Коломбина заметила в сумраке — прямоугольникраспахнутого окна. И еще ударил в нос острый, странно знакомый запах. Так пахлов мясном ряду, когда она в детстве с кухаркой Фросей ходила на базар, —покупать требуху и кишки для домашней колбасы.

— Да, нада быро отень сротьно, совсем сротьно, —вздохнул Маса и чиркнул спичкой, зажигая керосиновую лампу.

Коломбина закричала.

Поэт лежал ничком, упав лицом в большую поблескивающую лужу.Был виден светло-русый затылок, весь мокрый от крови, бессильно раскинутыеруки.

Опоздали!

Как же он торопился — вот первое, что подумала Коломбина.

Содрогнувшись, отвернулась. На столе, возле лампы, лежаллисток. Подошла на негнущихся ногах. Прочла ровные, без единой помарки строчки:

Внезапно качнулись гардины —

Сквозь сон зашептала парча,

На старом бюро без причины

Взяла и погасла свеча.