– Да брось! – махнула рукой Светлана в ответ на ее извинения. Долила в бокалы вина и продолжила свой рассказ:

– Ну вот. С учебой, стало быть, сразу не получилось. Тогда я решила работать пойти, чтоб подкопить на это дело. Куда-нибудь поближе к дизайну: в архитектурное бюро, к рекламщикам или в модельный дом. Я ж толком не знала еще, в чем хочу дальше специализироваться, – пояснила она и внезапно добавила: – Та еще была дура.

– Почему? – удивилась Римма.

– Да потому что девочки с улицы с отличным портфолио, избыточным самомнением и мечтами о будущей блестящей карьере даром никому не нужны. Своих девать некуда. Точнее, даром как раз и нужны, – уточнила она. – Я на первой работе знаешь, сколько получала? Как раз хватало доехать до офиса и обратно и пожрать один раз. Ну, еще коммуналку платить за квартиру. Родаки к тому времени совсем от реальности отрешились. А я три месяца похлебала бульон от яиц и поняла, что надо как-то подкорректировать собственную картину мира. Познакомилась в дизайнерском чатике с одной девчонкой, встретилась с ней в реале, она меня в свою тусовку ввела. Но они там все, в основном, в гейм-дизайне сидели, а это вообще не мое. Покрутилась с ними полгодика, кое-какими связями обросла. Дальше двинулась. Там-сям работала, опыта набиралась. Денег ни фига не скопила, так что с учебой не вышло. Странно, правда? Зато выучила английский. А потом меня со спортивниками на выставку в Эр-Рияд занесло.

– С кем, с кем? Со спортсменами, что ли? – не поняла сразу Римма.

– Не, спортивники – это которые занимаются спортивным дизайном, – объяснила Света и снова пригубила бокал. – От эстафетных палочек до стадионов. Я тогда в рекламном агентстве работала, мы делали кое-какие заказы для олимпийской сборной. Ну и подработки разные не пропускала. На той выставке высокотехнологичное спортивное оборудование представляли, а я в сандаликах и в хитоне разгуливала, с факелом наперевес, – она гордо вскинула голову, сделала подобающее надменно-холодное лицо и подняла руку с бутылкой. – Видишь, какой у меня нос? Самый подходящий для этого дела. – Светлана повернула голову боком, и Римма одобрительно обозрела ее классический греческий профиль. – В общем, в Эр-Рияд поехала на неделю, а в итоге залипла на месяц.

Римма чуть не поперхнулась вином – надо же, какое совпадение! А Светлана безмятежно продолжила:

– Там одна итальянская лавка как раз заканчивала для саудитов проект. У них головной офис в Милане, а еще один они в Москве открывать собирались. Меня взяли: сначала стажером, а после, уже в Москве, – спортивной моделью. Там я с Рикардо и познакомилась. Это мой муж, – пояснила она. – С полгодика поотношались, потом он замуж позвал, я согласилась. И вот я здесь, живу и наслаждаюсь цивилизацией! – помахивая пустым бокалом, она театрально раскинула в стороны руки. – Ну, а ты как жила?

– Я… Я попозже расскажу, ладно? – попросила Римма. Рассказывать о себе было бы слишком тяжело, но Светлана, к счастью, не настаивала. Только пожала плечами – как хочешь, мол, – и открыла новую бутылку. Когда и она опустела, на душе у Риммы стало гораздо легче. Оживившись, девушки говорили одновременно, перебивая друг друга, и хохотали, как сумасшедшие.

– А помнишь, как ты с Ван Гогом поспорила, что, если он твоего «Короля Артура» допустит – мы на городской конкурс пройдем? – щурилась от смеха Римма.

Ван Гогом звали единственного преподавателя-мужчину в женском царстве художки. С ушами у него все было в порядке, зато шапка была такая же косматая и бесформенная, как на знаменитом автопортрете.

– Еще бы не помнить! – с жаром подхватила Светлана. – Он же мне коробку «Белых ночей» проспорил тогда. Тридцать шесть цветов, офигеть! Я над ними тряслась потом, как Кощей над своими яйцами, – немного успокоившись, она покачала головой. – До меня уже сильно позже дошло, что он специально все это подстроил. Чтобы этот долбаный набор акварели мне подарить. Я ж гордая была хоть и нищая. Так бы и ковырялась дальше со своим «Буратиной». Помнишь, были такие? Двенадцать цветов, один вырвиглазней другого… А помнишь, как нас твоя мама в Кусково возила?

– Это когда на тебя смотрительница наорала за то, что ты рисовала статую? А ты ей такая: «А у вас нигде не написано, что рисовать запрещено! Это только фотографировать нельзя!»

– Нет, со смотрительницей – это я в Останкине поскандалила. А в Кускове мы загулялись по парку до самого закрытия музея, и нас чуть не заперли на ночь, пришлось бегать охрану искать, чтоб ворота открыли…

– А, точно, помню! Было такое! А помнишь, как ты в какого-то азиатского актера влюбилась, то ли японца, то ли корейца? Мы с тобой еще всё его фотку в интернете искали…

Уже давно настал поздний вечер, за окнами совсем стемнело, а они все болтали и болтали, и никак не могли наговориться. С головой погрузившись в счастливые детские воспоминания, Римма почувствовала хоть и маленькое, но облегчение. Все разочарования, вся боль сегодняшнего бесконечного дня слегка притупились и отодвинулись куда-то за край сознания. А может быть, причиной тому была уже неизвестно какая по счету бутылка просекко…

– Слушай, все хочу тебя спросить, – поинтересовалась Света, опустошив очередной бокал. – Как там Людмила Сергеевна?

Услышав о смерти Римминой мамы, Светлана не на шутку погрустнела, даже слезы на глазах выступили.

– Как жалко… – горько вздохнула подруга детства. – Она ж совсем молодая была, да? Пятьдесят с небольшим… Вот горе-то… Такая чудесная женщина… Я ведь, знаешь, Римм, любила ее больше, чем собственную мать. И завидовала тебе чуть не черной завистью, ну да, не делай круглые глаза… Такая мама… Такая добрая… И дома у вас всегда хорошо так. Ни криков, ни пьяных ссор, ни драк. Всегда тихо, всегда ужин горячий, и все так вкусно… А Людмила Сергеевна еще и обнимет, и по голове погладит, и спросит «Светик, как дела?» Дома меня никто никогда Светиком не называл…

Света чуть не расплакалась, но все же взяла себя в руки, за что Римма была ей очень благодарна – случись такое, и она тоже не выдержала бы, разрыдалась за компанию. Чтобы не смущать собеседницу, Римма отвернулась, полезла за мобильником, и Светлана тотчас обратила на это внимание.

– Смотришь, сколько времени? Ну да, конечно, поздно уже… Это я с радостью могу трепаться хоть до утра, а тебе, наверное, домой надо, ты сидишь и не знаешь, как со мной вежливо распрощаться… Твой красавчик небось заждался уже…

Благодушное состояние Риммы моментально исчезло, точно испарившись, в душе снова ожила саднящая боль. Римма торопливо отвела взгляд.

– Да, конечно. Ты права, уже поздно. Мне давно пора уходить, – забормотала она и сделала попытку сползти с дивана. Не тут-то было: его край сначала стремительно нырнул ей навстречу, а потом откатился, как отбегающая в море волна. Через секунду Римма обнаружила себя вцепившейся в подлокотник в тщетной попытке сохранить равновесие. С перепугу закрыла глаза и прижала подбородок к груди, но стало только еще хуже.

– Ага, – задумчиво прозвучало над головой. – Так я и думала… – она помолчала мгновение, а потом безжалостно припечатала: – Он что, тебя выгнал?