Может, он искренне переживает из-за отсутствия у него собственной семьи? Ну да, он ведь сам об этом говорил, правда не слишком убедительно. И все же другого объяснения я не нашел, если только, конечно, не допустить, что он, находясь в окружении самых гламурных красоток планеты, не воспылал вдруг страстью к Рите. При всем моем уважении к Рите, верилось в это еще меньше.

И если это не его персонаж, не Рита и не дети, в чем тогда причина его интереса к фотографии? Ведь на ней нет больше ничего, кроме…

Где-то глубоко-глубоко, в недрах Центра Обработки Разведывательных Данных Отдела Исследования Человеческой Натуры Университета Декстера, прозвенел едва слышный звоночек, означавший поступление новой информации в ящик с надписью «ВХОДЯЩИЕ», и я прервал свои размышления, чтобы глянуть, что там. Собственно, в сообщении говорилось, что на фото имеется и еще один объект – я сам. Декстер собственной персоной.

Разумеется, у Роберта не было ни одной убедительной причины смотреть на мою фотографию. Нет, точно нет: он изображал из себя этакого самца-мачо… Правда, он не был женат, судя по всему избегал общества красивых женщин, щеголял безукоризненной стрижкой и еще более безукоризненными ботинками, настаивал на том, чтобы его звали не Боб, но Роберт, и всегда очень за собой следил – очень, очень следил. Порой я ловил его на том, что он смотрит на Декстера с некоторой чуть отстраненной, но все-таки страстью, и это заставляло Попутчика неуютно ежиться. Его боготворил единственный известный мне мужчина, наряжавшийся Кармен Мирандой. И главное, Роберт – актер.

Декстер привык гордиться своими мозгами, и они, как правило, работают вполне неплохо. Поэтому в тех редких случаях, когда они делают это медленнее, чем хотелось бы, мне приходится делать паузу и решать вопрос, не поесть ли рыбы. Потому что, глядя на все эти явные намеки и подсказки, я до сих пор не пришел к совершенно очевидному выводу.

Роберт – гей.

И, похоже, в результате своего интенсивного изучения Декстера с его очарованием и блеском Роберт проникся интересом к объекту. То есть ко мне.

Разумеется, я мог его понять. Узнать меня – значит полюбить меня. В конце концов, себе я тоже нравлюсь. Перечень моих достоинств может занять больше половины писчего листа; другое дело, что последним пунктом будет фраза «хорошо управляется с ножом». Впрочем, все эти детали мало что значат для посредственностей вроде Роберта: для них важна внешность. Ну да, я не раз и не два слышал, что на меня вполне можно смотреть без содрогания, – и слышал даже от тех, кто в таких вещах разбирается. Мне на это, в общем-то, наплевать: симпатичная внешность важна для тех, кому нужен секс, а мне он практически безразличен. А вот Роберту – нет. Значит, имея возможность выбирать из половины Голливуда, он остановился на Декстере.

То есть я ему нравлюсь. По-настоящему нравлюсь.

Право же, это было уже слишком. Впрочем, это подтверждало мое невысокое мнение о его интеллектуальных способностях. Я? Неужели? Приятно, конечно, но это совершенно исключено. Как, скажите на милость, работать с тем, кто смотрит на тебя с вожделением, пускает слюни и с трудом сдерживает признания в любви, которая имя свое назвать боится?[1]

А ведь придется. У меня свои приказы, у него свои, и никуда нам от них не деться. Я швырнул газету в мусорную корзину, смахнул с промокашки несколько воображаемых пылинок и поправил фотографию, чтобы она стояла идеально ровно. Потом откинулся на спинку кресла и попробовал выкинуть Роберта из головы, однако это оказалось не так просто. Даже без своего абсурдного влечения ко мне Чейз изрядно действовал мне на нервы, и по истечении недели, проведенной в его обществе, я чувствовал явный дискомфорт. И, по правде говоря, не только из-за Роберта. Вся эта неделя выдалась чертовски странной, а времени поразмыслить об этом как следует до сих пор не находилось. И вот теперь, когда я наконец слегка расслабился и смог включить свой мощный мозг на положенную мощность, то вдруг сообразил, что думаю о Джекки.

Она ведь тоже странная личность – очень странная, если судить по моему довольно ограниченному опыту и с моей еще более странной точки зрения. Разумеется, Джекки гораздо симпатичнее Роберта, и все же, хотя она звезда – и, насколько я могу судить, более чем успешная, – все равно она несчастлива. Джекки мечтает о простой жизни – и тем не менее рискует своей собственной, чтобы не выпасть из звездной тусовки, она подставляется, можно сказать, под нож маньяка, лишь бы только не лишиться роли в телесериале, даже будущее которого пока довольно туманно. Мне все это представлялось неоправданно сложным: почему бы не расслабиться и просто не наслаждаться поездкой? Я всегда за такое решение.

Впрочем, для меня все это очень скоро завершится, поэтому какая разница? Возможно, происходи все это со мной на постоянной основе, это могло бы надоесть: как кто-то где-то говорил, «смерть рождает красоту». Я всегда придавал этой фразе несколько другой смысл, но она и сюда подходила как нельзя лучше. Возможно, образ жизни Джекки так понравился мне потому, что я прекрасно знаю: даже у самых замечательных американских горок вагончик рано или поздно останавливается, и никто и никогда еще не предложил мне примеров, опровергающих этот основополагающий закон природы. Мои каникулы в Валгалле скоро подойдут к концу, и я вернусь из рая в свою обычную дыру, где мне и место. Не то чтобы это было справедливо или я так хотел, но это неизбежно. Конечно, я мог бы сбежать с Робертом, но почему-то эта перспектива не казалась особенно привлекательной. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как смириться со скорым окончанием своей прекрасной интерлюдии.

Ну да. Кто-то из великих поэтов, не помню кто, оформил эту мысль изящнее, сказав: «Срывайте розы поскорей!» Вот и я несколько следующих дней посрываю розы, постаравшись получить при этом побольше удовольствия. А поскольку компьютер под названием «Декстер» ничего не делает наполовину, какое-то мелкое колесико в нем с щелчком провернулось и напомнило окончание стихотворения: «Назавтра станет тенью»[2]. Ах, смерть… какое приятное напоминание. Впрочем, напоминало оно в первую очередь о том, что я срываю розы прежде всего потому, что мне платят за охрану Джекки от лап тупого, но жестокого психа.

Вот ведь досада: я бы наслаждался этими чертовыми розами куда больше, если бы не необходимость беспокоиться об этом. Вот если бы у меня было хоть несколько свободных часов на то, чтобы переодеться из своих обычных рабочих лохмотьев в кожаную оболочку Декстера-Дьявола, я бы раз и навсегда разобрался бы с этим делом, а потом просто наслаждался бы закатом с балкона номера Джекки. Это не заняло бы много времени: для того чтобы удовлетворять Кодексу Гарри, улик против Патрика более чем достаточно. Мне просто нужно отыскать его, а там пускай за дело берется Темная Природа. А уж найти такого деревенщину, как Патрик Бергман, было бы не слишком трудно. Вот только где взять время…