Должен признать, его предложение застало меня врасплох, поэтому я даже не сразу нашелся с ответом.

– А? Ну… Что, в эту субботу?

– Господи, ты же слышал. Ты не похож на полного идиота.

По правде говоря, мне не было никакого дела до его бенефиса – ни в эту субботу, ни в какую другую. Но конечно, если там предполагалось участие Джекки, то и мне не отвертеться. Поэтому я кивнул:

– Ну да, конечно. Это было бы очень мило.

– Насчет «мило» не обещаю, – хмыкнул Ренни. – Но уж посмеяться я тебя хоть немного, да заставлю, и твою жену тоже. У тебя ведь есть жена, Декстер? Ведь ты, я знаю, хочешь, чтобы тебя считали нормальным и все такое.

И снова я ощутил неуютное шевеление щупалец. Намек Ренни попал слишком близко к цели, чтобы считать его безобидной шуткой, – но, с другой стороны, и уверен я ни в чем не был. Поэтому мне оставалось лишь продолжать разыгрывать из себя нормального психа… по крайней мере, до поры до времени.

– А, жена? Ну да, у меня есть жена, – ответил я.

– Ну-ну, хорошо, – кивнул Ренни. – Мистер Эйсен хочет, чтобы там, на съемках, присутствовали технические консультанты. – Он подмигнул. – А это ты. Ты и та чертовски крутая леди.

– Дебора, – уточнил я. – Сержант Морган.

– Ага. Мистер Эйсен говорит, что, если все увидят, как копы смеются, это пойдет нам на пользу. Ну и добавит сериалу популярности среди полицейских, и заодно покажет всем, что я и с ними могу ладить, если захочу. Что, честно говоря… – Он оборвал фразу и посмотрел на меня так, словно я должен был знать ее окончание. Я его не знал, поэтому просто кивнул.

Ренни пожал плечами.

– Ваш босс тоже там будет, – добавил он. – Хочет лично убедиться в том, что вы не подкачаете. И что жену свою не забудете.

– Что ж, – кивнул я. – Если так, то придем.

– Отлично. Тогда бронирую вам два места.

– Спасибо, – сказал я. И, поскольку простого «спасибо» за два халявных билета показалось мне недостаточно, поинтересовался: – Кофе хотите?

– Да, хочу, – буркнул Ренни. Он выпрямился и оттолкнулся от муфельной печки. – И поэтому пойду в «Старбакс», чтобы не пить ту дрянь, которую вы здесь хлебаете. – Он повернулся и направился к двери. – Увидимся, приятель.

И я вдруг снова остался один.

С минуту я оглядывал свой снова ставший просторным рабочий кабинет. Казалось, я уже сто лет не оставался здесь один, без маячившего над плечом Роберта. Находиться в своей берлоге без него и Ренни было почти как вернуться домой после долгой утомительной поездки. Несколько минут я приходил в себя, раскладывая вещи по местам: Роберт ставил их по принципу «как красивее». Потом я постоял еще немного, не без удовлетворения осматривая плоды своего труда и раздумывая, чем бы заняться. Собственно, из назначенных мне работ осталось только две: наставлять Роберта и охранять Джекки. Однако Роберт с Ренни ушли, а Джекки находилась где-то под опекой Деборы.

Я почувствовал замешательство: что делать, если делать нечего? Я напряг свой могучий интеллект, но на ум не пришло ничего, кроме того, что к трем часам мне нужно на родительское собрание в школу Коди. Время близилось к половине одиннадцатого, до начала собрания было еще долго, а мне хотелось сделать что-нибудь позитивное, толковое, умное и полезное, – и ничего такого, как назло, не подворачивалось. Однако Декстер славен своей изобретательностью, и на выбор правильного курса действий у меня ушло не больше пары минут. Я решительным шагом подошел к рабочему столу, столь же решительно плюхнулся в свое вращающееся кресло, откинулся на спинку, сделал глубокий вдох через нос…

…И поспешно выдохнул через рот. Не без раздражения, поскольку на столе, где не полагалось находиться ничему, кроме чистой промокашки, Роберт оставил свою газету. Терпеть не могу у себя мусора, особенно чужого. Я потянулся выкинуть ее и увидел лежавшую под ней – обычно-то она стояла в дальнем правом углу стола – фотографию Декстера в кругу семьи. На прошлое Рождество Рита настояла на том, чтобы мы сходили к настоящему фотографу и заказали настоящий семейный портрет. Это, конечно, превратилось в целое событие: заставить всех одеться как надо, причесаться, умыть носы и – что труднее всего – сделать перед камерой милые лица. Однако же нам это в конце концов удалось, и вот вам результат: Рита с Эстор слева, сидящий Коди перед ними, и Декстер с Лили-Энн на руках. И хотя Коди не то чтобы улыбался, но, по крайней мере, из выражения его лица не явствовало, что он мечтает воткнуть в фотографа нож.

Я вставил фотографию в рамку и держал у себя на столе, потому что так положено делать всем нормальным людям. И Роберт, выходит, тайком смотрел на нее, ощущая при этом какую-то вину – иначе зачем бы ему прятать ее под газетой? Из всех раздражающих вещей, которые он делал, эта раздражала более других, хотя я не мог бы сказать почему. Однако я не позволил своему настроению испортиться из-за такого пустяка; вместо этого я протер серебряную рамку, смахнул со стекла воображаемые отпечатки пальцев и поставил фото на место. После этого снова откинулся на спинку кресла и задумался.

Вполне естественно, первая моя мысль была о Роберте, и я бы не назвал эту мысль особенно доброй. Я всегда считал, что актеры, писатели, художники и прочие психи от искусства – народ странный, но Роберт занимал отдельную экологическую нишу, и раздражал он меня гораздо сильнее, чем полагалось бы. В принципе люди редко вызывают мое раздражение, поскольку, если подумать, это всего лишь сочетание плоти и крови, а кому как не мне знать, насколько они хрупки и недолговечны. Однако в Роберте ощущалось нечто такое, что пробивалось сквозь мое обычное безразличие к людскому племени, и причина этого вряд ли крылась только в его обезьяньей интерпретации моих непроизвольных привычек. Кстати, я правда морщу нос, читая письменные распоряжения начальства?

И в любом случае, что мне до того, если я так делаю, а Роберт мне подражает? Если все мои ужимки и прочие штуки попадут на голубой экран, разве это не своего рода бессмертие? Точнее, – что для меня даже лучше – бессмертие анонимное? Однако даже эта мысль не заставляла меня относиться к нему лучше; подозреваю, что моя антипатия носила чисто эстетический характер. Меня учили, что самое ценное в искусстве – это оригинальность, а искусство Роберта, если подумать, основывалось преимущественно на имитации. Помнится, в университете мне говорили, что так не годится. Искусство создает что-то новое, а не передразнивает нечто уже существующее. То, чем Роберт занимался с таким усердием, скорее всего, не искусство, а просто ремесло. Он ведь только копировал все мои ужимки и повадки – вплоть до того, что пялился на семейный портрет, глубоко личную составляющую моей маскировки, и все лишь для проникновения в характер персонажа…

…Если не считать того, что это лишено смысла: ведь его герой не женат. Тогда что это, простое любопытство? Но откуда такое смятение? Нет, тут таилось что-то другое…