делать какие-то странные, непонятные движения руками.

— Не надо ездить с ним! Обманет лоча! — взвизгнул он и, втянув лохматую, нечесаную голову в плечи, словно прячась от удара, выкатился из юрты.

— Собирайся, Мария, быстро! — сказал Матирный. — Время не ждет. Нужно спасти Тамайку...

Но Мария не двинулась с места.

Тогда к ней подсела Тамара, обняла за плечи и, привлекая к себе, стала говорить ей ласково:

— Поезжай с Елисеем к доктору. Разве не видишь, что Елисей много помогает нам? Он и тебе, Мария, поможет. Ждать нельзя, нужно везти Тамайку в Дербинск...

И только теперь, вняв словам своей подружки, с которой почти не расставалась с тех пор, как осталась одна после смерти мужа, Мария глазами, полными мольбы и ужаса, посмотрела на Матирного. Не медля ни минуты, он закутал Тамайку, бережно поднял его на руки и вынес из юрты.

Тамайка был первым больным, доставленным в районную больницу из Чир‑во.

Когда через некоторое время врач вышел из палаты, куда поместили Тамайку, Матирный понял, что дело плохо.

— Что, доктор?

— Дифтерит! Положение крайне опасное!

— Что, нет надежды?

Врач развел руками:

— Будем надеяться!

Трое суток весь персонал районной больницы жил этой смутной надеждой. И больше всех Елисей Матирный. Только Мария почему-то не выказывала никакого волнения, видимо, примирилась с мыслью, что Тамайка должен умереть, и ей, казалось, было безразлично, как это изойдет: заберет ли мальчика мифический Тайразань-Ызь, злой хозяин тайги, или этот человек в белом халате, которого все здесь называли непонятным для нее словом «доктор».

Матирный безотлучно дежурил возле палаты. Он осунулся, небритое лицо старило его. С трудом укладывая Марию спать на коротком диванчике — она все норовила лечь на пол — и поглядывая, как она дремлет, Елисей впервые за много лет вспомнил свою мать — высокую, статную, кареглазую украинку. Он был подростком, когда родители, бедные безземельные крестьяне, переселились с Украины на широкие просторы Амура. Здесь было много земли, долгое солнечное лето и такая же, как лето, теплая долгая осень, — вплоть до октября не спадала листва с деревьев.

Хорошо зажили на новом месте Матирные. Вдоволь было у них хлеба, картошки, мяса, меда, кетовой икры... Построили дом из отменных сосновых бревен, покрыли белым железом. Разве сравнишь его с той маленькой, старенькой мазанкой, в которой родился Елисей! Крепко полюбили новоселы просторный край, дорог стал им широкий, полноводный Амур-батюшка.

С годами росло, ширилось новое село на холмистом берегу реки. Подрастала молодежь. Ребята учились в сельской школе, Матирный часто брал у учителя книжки, которые читал по ночам. Учитель, еще совсем молодой человек, в старенькой, сильно поношенной студенческой куртке — поговаривали, что он был из исключенных за политику студентов, — умел увлечь учеников. Он получал из России газеты и часто читал их ребятам...

Когда на Дальнем Востоке началась гражданская война и на борьбу с японскими интервентами поднимались целые села, ушел партизанить со своими сверстниками и Елисей Матирный. Отряд молодых партизан, которым он командовал, совершал дерзкие налеты на японские обозы, ходил по тылам врага, выполнял самые рискованные задания. Однажды Матирному пришлось доставить важный пакет Сергею Лазо. Две недели пробирался Матирный таежными тропами, проделав большой, рискованный путь из Приамурья в Сучанскую долину. Встреча с Лазо, короткая беседа с ним в таежном зимовье оставили в сердце Елисея глубокий след.

Среди сверстников Матирного был легендарный Виталий Бонивур, героически принявший смерть во вражеском плену и не открывший партизанскую тайну под мучительными пытками. Палачи вырезали на спине и груди Бонивура кровавые звезды, вырвали сердце; герой-комсомолец закрыл орлиные очи, не сказав, врагам ни слова. Матирный был потрясен, когда узнал о гибели Бонивура. Он дал себе клятву быть таким же гордым и смелым, честным и стойким, как Виталий, и где только можно было мстил за него врагам... Образ Бонивура Матирный пронес через все свои молодые годы. Он мерил свою жизнь по его героической жизни и, вступая в ряды Коммунистической партии, горячо говорил об этом перед собранием.

Отгремела гражданская война. Молодой коммунист был послан на учебу в Благовещенскую совпартшколу и, успешно окончив ее, попросил, чтобы его направили на Сахалин, недавно освобожденный от японских интервентов. Просьбу его удовлетворили. Став инструктором райкома партии, Матирный много ездил по району в самые глухие, глубинные места.

Так попал он в долину Тыми, к нивхам.

Ни разу за последние годы у Матирного не было времени предаваться воспоминаниям. А здесь, в больнице, как-то само собой случилось, что вся жизнь прошла перед ним. Переживая ее как бы сызнова, он с грустью думал, что ни накопленного опыта, ни полученных знаний порой не хватает, чтобы решить самые обыкновенные, самые, казалось бы, простейшие дела. Жизнь на каждом шагу выдвигает что-либо новое, неожиданное, перед которым ты вдруг чувствуешь себя беспомощным. С обидой на самого себя он вдруг подумал о том, что слишком переоценил свои силы, когда приехал к нивхам в Чир‑во. Ему казалось, что маленький народ со своими древними обычаями, дикими предрассудками сразу потянется из беспросветной тьмы к свету новой жизни, Но нелегко, оказывается, идти людям к счастью... Значит, ты, Елисей Матирный, еще не так силен, слова твои еще не так убедительны!

И снова, в который уже раз, мысли Елисея сосредоточивались на маленьком Тамайке, чья жизнь теперь была для Матирного дороже собственной жизни.

Мария заворочалась на коротком диванчике, что-то со сна заговорила по-нивхски. Матирный подошел к ней, услышал, что она разговаривает с хозяином тайги Тайразань-Ызем.

— Конечно, плохо я сделала, что вынесла золу из юрты, — шепотом говорила Мария. — Не нужно было слушать лочу, разгневала я тебя, Тайразань-Ызь, вот ты и забрал моего Тамайку...

Матирному стало жутко. Но в это время из палаты вышел врач, и по его сияющим глазам, по бодрой, подпрыгивающей походке Елисей догадался, что доктор пришел с доброй вестью.

— Все хорошо! — сказал он.

— Тамайка будет жить?

— Непременно!

— Спасибо, доктор! — Матирный подошел к Марии и, тронув ее за плечо, сказал: — Вставай, милая, Тамайку доктор вылечил, будет жить Тамайка...

— Тамайка живой? — крикнула она.

— Конечно, живой! — сказал Матирный и провел Марию в палату.

Она склонилась над сыном и