на него работало. Горбуша очень густо шла! — сказал Азмун таким тоном, что Матирному неясно было, говорит ли нивх в укор Пимке или восхищается его богатством.

Матирный знал из рассказов Илькука, что Пимка служил у японских оккупантов, выдавал честных, мужественных нивхов, которые помогали русским партизанам, и всей душой ненавидел шамана. Но он понимал, что идти против него в открытую нельзя, ибо Пимка все еще пользуется доверием большинства жителей Чир‑во: они зависели от шамана, и время от времени он выручал их, давая в долг продукты.

— Пимка даст одному, другому, третьему, а наш «Чир-унвд» должен заготовить столько рыбы, чтобы дать юколу всем, кто нуждается. Тогда люди своими глазами увидят нашу колхозную правду, нашу колхозную силу — и к нам потянутся. Верно я говорю, друзья?

— Однако, верно! — согласился Азмун.

— Ты, лоча, сразу вижу, много умней Пимки! — с восхищением произнес Илькук. — Не худо, что Тамара тебя за волосы потаскала, а то бы мы без тебя, умный лоча, остались...

Так, за разговором, прошел вечер, и не заметили, как пришла ночь — безветренная, душная, темная. Небо, усыпанное звездами, еще больше подчеркивало аспидную тьму. Нарождавшийся новый месяц робко выглянул из-за лесистых сопок, подпиравших близкий горизонт, слегка посеребрив высоченные, будто висевшие в воздухе деревья. Уставшие за день рыбаки спали вокруг угасавшего костра, посылавшего легкий, горьковатый дымок. Плохо спалось только старому Илькуку. Он то дремал, то просыпался, приоткрывая свой единственный глаз, и думал о переменах, которые произошли в Чир‑во. Больше шестидесяти зим прожил он на свете, и память ничего не утратила из его трудной, небогатой событиями жизни. Одна зима была похожа на другую, как похожи были камни на береговой отмели, где лежали опрокинутые вверх дном оморочки. Когда-то у Илькука была большая семья — жена и четверо детей, но хозяин тайги, разгневавшись на нивхов, послал худое поветрие, и маленькое лесное стойбище начисто вымерло. Илькук, чудом оставшийся в живых, перебрался в Чир‑во, поставил там маленькую юрточку и с тех пор жил одиноко. Случалось, что даже ему одному не хватало на зиму юколы, хотя работал Илькук не меньше других, но работал он не на себя, а больше на Пимку. Была у Илькука добрая упряжка с сильным, быстроногим вожаком — пять собак из двенадцати пришлось отдать Пимке в счет долга. Он стал вспоминать все, что знал худого о Пимке, и этого худого набралось так много, что острое чувство ненависти к кулаку-шаману прожгло сердце старого нивха. Потом, немного успокоившись, подумал о Матирном, которому он, Илькук, сразу доверился, сразу пошел за ним, хотя никак не мог себе представить светлого будущего, которое сулил им лоча. Но Илькук, как и многие другие нивхи, давно слышал, что русские после изгнания с северного Сахалина японцев начали строить на острове новую жизнь. И про Ленина тогда же впервые узнали нивхи и назвали его по-своему — Ленин-вал, что значит Ленин-свет! И вот принес от Ленина свет новой жизни русский человек Елисей Матирный.

И от этой счастливой мысли, и еще больше от того, что он, старый, одинокий человек, тоже понадобился Матирному для новой жизни, Илькуку стало радостно на душе. Он повернулся на бок, подобрал ноги, чтобы уместиться на короткой меховой подстилке, и сразу заснул...

3

...Вышло так, как думал Матирный. Охотники, посланные Пимкой в тайгу, вернулись с ничтожной добычей. Они отдали ее шаману за старые долги, оставшись ни с чем. Время для лова рыбы было упущено.

Когда подошла зима, во многих юртах не было ни куска юколы. Отощавших за лето ездовых собак тоже нечем было подкормить — они не годились в упряжку. Худые, с впалыми боками, они по ночам выли, рвались с привязи. У Келенгера, жившего по соседству с Азмуном, голодными псами был задран обессилевший старый вожак, ранее славившийся на все стойбище.

Келенгер, пожилой, степенный нивх, ночью тайком пришел к Матирному просить совета.

— Зима наша будет долгая, запасов никаких нет. Помирать будем! — сказал Келенгер, пряча виноватый, угрюмый взгляд.

Матирный улыбнулся Келенгеру, взял его руку в свои.

— Умирать нивхам не дадим! — сказал он, усаживая Келенгера. — Не для того мы здесь начали новую жизнь, чтобы умирать.

Глядя в лицо русского, в его добрые голубые глаза, Келенгер понял, что тот говорит правду, но никак себе не представлял, откуда возьмет Матирный столько юколы, чтобы помочь всем нуждающимся.

— Скажи вашим людям, пускай вечером придут на колхозное собрание. И сам, товарищ Келенгер, приходи.

Келенгер с минуту постоял в нерешительности, переступил с ноги на ногу, ожидая, что лоча еще что-нибудь скажет, но тот ничего не добавил.

В Кыркиной юрте собралось столько народу, что многим негде было присесть. Келенгер предложил, чтобы женщины ушли, — мол, всегда без них мужчины решали свои дела, — но Тамара Урзюк решительно запротестовала.

— Нечего гнать, поместимся! — сказала она в сердцах, и все остальные женщины, глядя на Тамару, закричали на Келенгера, оттеснив его в дальний угол.

Когда стало тихо, Матирный открыл собрание. Сказав, что в Чир‑во не все ладно, что по вине Пимки многие не смогли заготовить юколу и теперь находятся в крайне тяжелом положении, он предложил обсудить, может ли колхоз «Чир-унвд» оказать нуждающимся необходимую помощь.

— Первое слово предоставим колхозному ударнику товарищу Азмуну, — сказал он, уступив Азмуну место за стареньким фанерным ящиком, который стоял в юрте вместо стола.

Азмун вышел вперед, вынул изо рта трубку, но не знал, с чего начать.

— Товарищи! — подсказал ему Кырка, толкнув локтем.

Азмун сразу оживился и смущенно промолвил:

— Верно, чуточку позабыл! — И, оглядев сидящих перед ним нивхов, сказал: — Товарищи! Все знают, почему у многих людей нет юколы. Когда кета густо косяками в Тымь вошла, они в тайгу отправились. Какая летом в тайге охота? Самая малая.

— Верно! — подтвердил Илькук, с укором глянув на Келенгера, который успел незаметно выбраться из своего угла и протиснуться поближе к столу. — Верно!

— Не перебивай товарища Азмуна, — остановил старика Матирный. — Он все скажет как надо. Говори, товарищ Азмун.

— Выходит, что Пимка нарочно людей угнал, — продолжал Азмун, — чтобы оставить без рыбы. Потом, когда зима подойдет, людям есть нечего будет, чтобы