тебя — верно?

— Это, пожалуй, верно!

— Пойдем, Елисей, провожу тебя до дому, а то ты совсем слабый, вспотел весь...

Когда в райкоме партии узнали о болезни Матирного, его вызвали в район на медицинскую комиссию. Несколько дней врачи обследовали его, и о том, что у Матирного обнаружили зачатки туберкулеза легких, сообщили секретарю райкома. Елисею сказали, что это обычное осложнение после гриппа, и советовали ехать на курорт, в Ялту.

— Да что вы, товарищи! — взмолился Матирный. — Разве я могу уехать из Чир‑во!

Но бюро райкома вынесло решение, чтобы Матирный ехал, и никакие отговорки на этот раз не помогли. Он вернулся в Чир‑во и сообщил об этом нивхам. Те не на шутку встревожились. Столько лет жил здесь, далеко никуда не уезжал, и вдруг должен уехать почти на полгода.

— Можно и здесь лечиться! — заявил Илькук. — Убьем медведя, жиру медвежьего натопим, и пей себе, пожалуйста, сколько хочешь.

— Верно, медвежий жир сильно помогает от простуды! — подтвердил Кырка.

— Что делать, было решение бюро райкома, нужно подчиниться! — сказал Матирный и тут же, поймав тревожный взгляд Тамары Урзюк, добавил: — Вы, друзья, стали грамотными, активными, дело поведете хорошо! А я, как только поправлюсь, на самолете прилечу.

— Надолго уедешь? — спросил Овка.

— На три-четыре месяца.

— Значит, всю зиму не будешь?

— Всю зиму!

Не успел Матирный приехать в Александровск, где должен был получить путевку, в обкоме партии ему показали коллективное письмо нивхов:

«Очень просим, — писали они, — вернуть нашего товарища Матирного. Очень мы привыкли к товарищу Матирному. Просим сразу же наше письмо разобрать, постановление вынести, чтобы вернулся поскорей в Чир-во товарищ Матирный...»

Письмо было длинное, обстоятельное. Подробнейшим образом нивхи описали свою жизнь до приезда к ним Матирного и как стали жить при нем, когда он победил злого шамана Пимку. Несколько раз перечитывал письмо Елисей и, не стыдясь слез, тронутый до глубины души доверием нивхского народа, пошел к секретарю обкома и потребовал, чтобы ему разрешили вернуться в Чир‑во.

...После этого еще четыре года прожил в нивхском стойбище Матирный. Годы эти были грозные, военные. Многие молодые нивхи ушли на фронт. Оставшиеся в колхозе работали с большим напряжением, помогали фронту. За это время колхоз «Чир-унвд» еще больше разросся, стал одним из лучших на Сахалине. Матирный, как он сам говорил, скрипел, крепился. Больше думал о деле, о нивхах, чем о себе. Однажды на партийном собрании во время доклада он сильно закашлялся, приложил платок ко рту и увидел кровь. Сел на табурет, облокотился на край стола, обхватил руками голову. Собрание решили прервать. Азмун и Кырка отвели Елисея домой. Всю ночь нивхи дежурили возле дома, тревожно перешептывались, беспрерывно курили трубку за трубкой,

— Когда кровь, верно, совсем худо ему! — нарушив долгое, тоскливое молчание, произнес старый Илькук. — Лечиться надо ему, хорошо лечиться.

Назавтра явилась к парторгу целая делегация. Впереди был Кырка, заместитель парторга. Он должен был объявить Матирному постановление общего собрания колхозников. Кырка долго не мог приступить к делу. Переминаясь с ноги на ногу, держал в руках развернутый лист, оглядывался, ждал чего-то.

— Ну, давай читай, Кырка! — приподнявшись на локте, попросил Матирный, уже догадавшись, о чем пойдет речь.

— Сейчас, однако, буду! — произнес наконец Кырка.

И прочитал постановление о том, что Матирному предоставляется полугодовой отпуск на курортное лечение.

— Спасибо, дорогие мои, — слабым голосом произнес Елисей. И протянул Кырке длинную, худую руку.

— Так что, товарищ Матирный, поезжай! — сказал Кырка, передавая Елисею бумагу. — Ты всегда учил нас, помнишь, чтобы дисциплина была, чтобы все постановления выполняли строго. Нынче мы тебе говорим: ты наше решение выполни строго! Прости, что так вышло с тобой! Здоровье свое не жалел, товарищ Матирный, отдал его нам, нивхам, себе ничего не оставил!

Кырка выпустил влажную, горячую руку Елисея, отошел в сторону, уступив место Марии, которая все время порывалась подойти к постели больного. Она села на меховой коврик, взяла руку Матирного, погладила ее своими смуглыми руками, потом прижалась к ней щекой и, закрыв глаза, просидела так несколько минут.

Как только установился санный путь, нивхи запрягли в нарты самых быстрых собак, и Кырка, лучший каюр колхоза «Чир-унвд», увез Елисея в районный центр. Позади, чтобы не скучно было товарищу в дальней дороге, мчались пять других упряжек, управляемых Азмуном, Овкой, Келенгером, Тамайкой и стариком Илькуком.

В то утро они еще не знали, что это была последняя дорога Матирного...

— Вот теперь знаешь, какой был наш Елисей Матирный! — заключил свой длинный рассказ Овка. — А то говорил, что не знаешь!

Он устремил свой печальный взор на противоположный берег Тыми, где на крутых сопках покачивался залитый багрянцем заката лиственный лес. По чистому горизонту медленно проплывали, как стая лебедей, легкие пушистые облака. Все еще спокойная, но чуть-чуть потемневшая река хорошо отражала их.

Вот так же, как солнце, уходя, оставляло долине Тыми свое тепло, так ушедший из Чир‑во Елисей Матирный оставил нивхскому народу жар своего сердца, свет своих голубых нездешних очей.

РЕКА ТВОИХ ОТЦОВ

Эта повесть об одном путешествии вдоль берегов Тумнина, который бежит сквозь тайгу мимо высоких скал Сихотэ-Алиня. Эта повесть об орочах, лесном племени охотников и рыбаков, о том, как много их было когда-то и как мало осталось теперь. Это повесть о русском учителе, который подарил свое сердце орочам, открыл им окно в новый мир и помог подняться из тьмы прошлого к свету новой жизни. Это также повесть о правде наших дней и о том, как люди принесли эту правду в кочевые стойбища, чтобы не погасли последние очаги в берестяных орочских юртах. И еще о многом другом прочитаете вы в этой повести, в которой больше реального, чем придуманного самим автором...

В ночном вагоне

Всю ночь поезд мчался сквозь тайгу. Высокие лесистые сопки то отдалялись от вагона, то приближались настолько, что заслоняли собой звездное небо.

Из глубины темных зарослей доносился гул падающей воды. Днем мне уже приходилось видеть водопады, но, должно быть, особенно красивыми они были в ярком свете