Низко летали чайки в прогорающем небе, противно взвизгивая девичьими голосами. Агни и Ингрид принялись неспешно мерить шагами берег, поглядывая то на темнеющую в заливе воду, то друг на друга.

– Ты не узнал, где Ольгир?

– Вокруг тебя, госпожа, не походишь, как кошка вокруг горячей каши, – пробасил Агни. – Нет. Но мои люди его уже ищут.

– Я видела, как ушёл Вигго. Он взял коня.

– А ты молодец, госпожа…

– Что-то плохое случилось, что даже важнее моего плена, – высказала догадку Ингрид.

– Я это понимаю. Но пока не знаю, что именно. – Агни остановился, поддев носком башмака мелкую гальку. – Это всё, что ты хотела мне рассказать?

– Нет.

– Что же ещё? – Голос Агни звучал по-отечески, но Ингрид пока не спешила доверять ему да говорить больше того, что уже лежало на языке.

– Я могу потребовать развода? Ответь мне честно.

Агни коротко рассмеялся, прикрыв рот кулаком, точно кашлянул.

– Свадьбу ещё не догуляли, а ты уж разойтись придумала? Неужели твой муж так плох в кровати?

– Не о том речь, – Ингрид тут же перебила Агни. – Дело в моём отце.

– А что же с ним? Как мне известно, ты безродная девица.

– Мой отец Хаук Сказитель, и я уверена, что ты – тот самый Агни, что в былые времена звался Быстроходом. Отец рассказывал и о тебе, и о том, как вместе вы плавали на юг, туда, где прежде мало кто бывал из наших.

Агни хмыкнул.

– Чем докажешь, что ты дочь Хаука?

– Вспомни арабскую девку, что он потащил с собой. – Голос Ингрид звучал уверенно. – Если ты припомнишь её лицо, то увидишь его в моём.

Воевода, прищурившись, окинул взглядом её лицо и тело. Медленно, соглашаясь, кивнул.

– Я могу рассказать что-то из его сказов, ежели тебе того мало.

– Верю тебе.

– Я не безродна, и я не сирота, – продолжала Ингрид. – Мой отец жив. Он отказал Ольгиру, когда тот пришёл свататься ко мне. То, что Ольгир украл меня у отца, противоречит прозвучавшему вчера брачному сговору. Так ответь мне, достаточно ли того для развода?

Агни медлил с ответом, и Ингрид отчаянно пустилась размышлять о том, что слова её сломали ярлу и Старому Лису всю игру, что, возможно, они затеяли.

– Мой отец уважаемый человек, – продолжала гнуть своё Ингрид, пока Агни молчал.

Ингрид в охватившем её волнении сцепила руки, запрещая себе выдавать то, что на самом деле было на душе. Внутри через край плескалась вода, требуя выхода, но Ингрид решила быть каменным сосудом, что не разбить и не поднять.

– Отец приходил сюда, к Большому дому, но его прогнали прочь. Ольгир сам говорил мне об этом, хвастался. А я даже не увидела своего старика.

– Я того не знаю. Но, видимо, приходил, – неспешно подтвердил Агни. – Ольгир не придумал бы такое сказать тебе, играя с твоим духом, если бы его не надоумили. Но, видишь ли, – он потёр широкую переносицу, – наш конунг воротит то, что ему взбредёт. Он прекрасно понимает, что это сходит ему с рук.

– Почему же это должно сходить ему с рук?

– Он сын Арна Крестителя.

– Сын, но не сам Креститель!

– Верно.

– Тогда что же? – У Ингрид от негодования спёрло дыхание.

– Слово конунга закон. Оно имеет больше веса, чем все прочие голоса.

– Ты ярл! У тебя есть хирд. Ты должен показать ему его ошибки. Обвинить его!

– Я не смогу сейчас в чём-то обвинить его. Могу лишь поспорить или подсказать. А на суде из-за развода, если такой и состоится, за него заступятся, уж поверь мне.

– А ты заступись за меня. Я же дочь твоего старого друга.

– Этого будет мало. А тебе, госпожа, я бы посоветовал не требовать развода. Ни сейчас, ни после. Моего слова будет мало, как я уже сказал. Потребуется слово твоего отца. И я не уверен, что ты услышишь его. Если тебе дорог твой родич, лучше терпи и помалкивай, не вынося ничего на люди. Ольгиру не составит труда заставить твоего отца замолчать. Навсегда.

Агни повернул назад, уверенно шагая теперь в сторону дома. Ингрид обдумывала сказанное. Сияние черепа Имира постепенно сходило на нет.

– Почему ты решила доверять мне? – вдруг спросил он.

– Я не доверяю тебе, ярл.

– Доверяешь, иначе ничего бы не сказала.

– Я слышала, что ты постоянно споришь с Ольгиром, и мне показалось, что он боится тебя. И Старого Лиса. Ситрик предупреждал меня о нём.

– А если я расскажу твоему мужу о том, что ты пришла ко мне, прося заступиться за тебя при разводе? – Голос Агни был серьёзен и звучал гулко, как полое дерево, в которое бьёт гроза.

– Моя жизнь не стала бы после этого ещё хуже.

– Ошибаешься, госпожа.

– Неволя хуже смерти.

Ингрид замолчала, надеясь, что не сболтнула лишнего.

– Почему ты подарил мне нож? – наконец спросила она, когда они уже подходили к двору. Под ногами, точно в лесу, хрустели разбросанные дубовые листья.

– Потому что я увидел, что у тебя его нет.

– Только ли потому?

Агни не отвечал, и Ингрид большего не могла требовать от него.

– Может, ещё пригодится, – задумчиво произнёс воевода. Лицо его, как и прежде, было непроницаемо, но и на Ингрид была та же бесчувственная маска, с какой она покидала двор Большого дома.

Они вернулись, когда солнце село, оставив вместо себя тусклый свет. Агни направился к своему привычному месту, но тут Ингрид негромко окликнула его, касаясь могучего плеча.

– Чего ещё? – не оборачиваясь, пробубнил ярл. Разговоры уже изрядно утомили его, ведь не для того он шёл на свадьбу.

– Посмотри внимательно, Агни. Твой сын пропал. – Ингрид была довольна тем, что оставила эти слова припасёнными напоследок.

Тормунд и Улль Волосатый ускорили шаг, на всякий случай пустив Гарди идти посередине. Все остатки пива разом вылетели из голов. Снова раздался краткий шум и тут же смолк. Мужчины вперили глаза в темноту. Кто-то неуловимый двигался вместе с ними, прячась меж больших камней и раскидистых папоротников.

За спинами хрустнула ветка. Вскрикнула громко ночная птица так, что ноги похолодели. Гарди вложил стрелу в тетиву. Раздался тихий щелчок.

– Прибавьте шагу! – скомандовал Тормунд.

– Тролль меня побери, вот это мы волка испугались, как