Выслушав мои соображения, Томас бросил на меня восторженный взгляд:

– Я и не знал, насколько умная у меня жена!

– Конечно, не знали. Вы недостаточно долго жили с ней, чтобы сделать для себя такое открытие. Но все это действительно может вам помочь. – Бросив еще один короткий взгляд через плечо, я незаметно передала ему драгоценный камень – рубин огранки кабошон в тяжелой золотой оправе, изготовленный каким-то умельцем. Мне хотелось, чтобы Томас закрепил его себе на шляпу. Один мой охранник был слишком увлечен, уплетая стащенный на кухне пирожок с начинкой, чтобы заметить мои действия, а второй просто куда-то исчез. – Продайте это, если понадобится.

– Солсбери этого не одобрит.

– Солсбери ничего не узнает. Хотя, должна признаться, это действительно принадлежит ему. – Внезапно я почувствовала себя опустошенной, беспомощно барахтающейся в нейтральных водах, если мне пришлось пойти на то, чтобы украсть эту вещь у Уилла и таким образом способствовать своему освобождению. – Но в этом деле мы не можем вести себя слишком робко и тактично. Не забывайте меня, Томас.

– Как я смог бы забыть вас, если вы стоили мне выкупа за коннетабля Франции?

Это заставило меня тут же поинтересоваться:

– Кстати, а сколько Эдуард заплатил вам за ваших пленников?

– Мне были обещаны восемьдесят тысяч флоринов. Кое-что я уже получил, а получу ли остальное, зависит только от воли Господа и настроения нашего короля.

Это была действительно громадная сумма.

– Надеюсь, я того стою.

Томас решил, что у него есть возможность еще раз поцеловать меня; поцелуй был очень короткий, но мое сердце все равно успело радостно затрепетать.

– Вы стоите каждого серебряного четырехпенсовика из этих денег. – Он недовольно скривился в сторону моего стражника, который, расправившись наконец со своим пирожком, сделал предупредительный шаг в мою сторону. – Семь лет после нашей свадьбы мы с вами жили, как две кометы, которые никогда не сближаются друг с другом на небесной сфере. И я намерен добиться, чтобы наши пути наконец пересеклись в одном месте и в одно и то же время и чтобы мы с вами задышали одним воздухом. Прощайте, Джоанна, прощайте еще раз.

Это прощание показалось мне ошеломительно романтическим, и я обязательно опять обняла бы Томаса, если бы мои соглядатаи это позволили.

Таким образом, Томас убыл в Авиньон вместе со своей петицией и своим адвокатом буквально через неделю после того, как вернулся на родину, чтобы отпраздновать победу в битве при Креси. Я оставалась в неведении относительно этих далеких юридических разбирательств и даже не знала, как к этому относиться: то ли смириться, то ли тешить себя надеждой. Уильям же только самодовольно ухмылялся, надеясь, что Папа окажется несговорчивым, а Томас, покрыв себя позором в ходе неудачи, вообще больше не вернется обратно никогда.

А сама-то я верила в успех Томаса?

Но как он мог не преуспеть, как могло быть иначе? Разве справедливость была не на нашей стороне? Я считала, что мои дни в качестве графини Солсбери действительно были сочтены.

Я читала Уилла так же легко, как раскрытую книгу, например свой детский псалтырь. Даже обретя боевой опыт на войне во Франции, в остальном он не изменился – все его мысли, прозрачные и не слишком веселые, отражались на его лице. Я подозревала, что его мать серьезно принялась за него, потому что теперь на лице Уилла под бронзовым военным загаром проступал какой-то чахоточный румянец из-за смятения и нарушения душевного равновесия. Эти наблюдения я сделала, когда со своими женщинами убирала в сундуки летнюю одежду и ткани, перекладывая их травами, чтобы придать им аромат свежести и уберечь от моли. В голове также витали мысли о том, что из Вестминстерского дворца я вскоре перееду в небольшое имение где-то на севере, поскольку на что-то большее Томас, как младший сын в семье, претендовать не мог.

– Джоанна.

– Уильям.

Зайдя к нам на женскую половину, он нервно прокашлялся и заложил руки за спину.

– Мне необходимо поговорить с тобой.

– Вот она я. – Я держала в руках отрез расшитого шелка, который уже сложила, но еще не завернула. – Ты можешь поговорить со мной в любой момент, когда только пожелаешь.

Уилл стоял в нерешительности и хмурился.

– Так ты хотел бы поговорить со мной наедине?

– Да.

Я махнула рукой женщинам, чтобы они оставили нас, после чего с дружелюбным выражением на лице уселась на кровать среди разложенных там шелков и атласа. Я видела мысль, которую графиня вбила ему в голову, как будто это было вышито у него на лбу красными нитками, такими же яркими, какими я расшивала корсет, который только что укладывала в сундук между слоями простого холста.

И все же…

Я внимательно наблюдала за тем, как он пересекает комнату с очень важным видом. Возможно, сейчас я все-таки уже не так хорошо читала его поведение, как думала раньше, потому что за последнее время он очень повзрослел и раздался в плечах. Конечно, Уилл и должен был измениться, проведя несколько месяцев в английской армии. Он сражался, был посвящен в рыцари, познал радость мужского боевого братства, праздновал победы. А потом вернулся к своей жене. Где тут же и столкнулся с проблемами, едва успев взять ее за руку и шепнуть на ухо о том, чем собирался заняться с ней немедленно. Еще до того как я села, я отметила для себя, что, во-первых, в походке его появилась какая-то уверенность, не имеющая ничего общего с высокомерным доминированием его матери, а во-вторых, теперь наши глаза с ним находились уже не на одном уровне. Уильям Монтегю вырос и раздался вширь. Я подумала, что, пожалуй, было неразумно с моей стороны так поспешно отсылать из комнаты своих женщин: может быть, его пунцовый румянец связан не со смущением, а с острым желанием утолить свою физическую похоть. В голове вдруг скорбным набатом прозвенело предупреждение Томаса. Если я не смогу справиться с Уиллом Монтегю через столько лет, сколько мы знакомы, значит, я переоценила свои способности.

Как только дверь за последней женщиной закрылась, Уилл без промедления подошел и остановился передо мной, своей желанной женой, на расстоянии вытянутой руки. Я сохраняла видимую невозмутимость, хотя все мои чувства напряглись до предела.

– Я желаю консумировать наш брак. – Уилл впился в меня глазами. – Если факт консумации делает его законным, я хочу сделать это.

– Что, прямо сейчас? – Я напустила на лицо выражение искреннего девичьего изумления. – Как пожелаете, милорд. Может быть, вы дадите мне возможность убрать эти отрезы чрезвычайно дорогого шелка, чтобы они нам не мешали? – Пока суть да дело, я этой дорогой тканью поощряла собственную тягу к экстравагантности, поскольку делать это мне позволяло наше королевское содержание, пожалованное нам как графу и графине Солсбери.

– Я не имел в виду прямо сию минуту…

– Нет, конечно же нет. Потому что за минуту я даже чулки снять не успею. Хотя я могу начать прямо сейчас же, если пожелаете. – Я уселась на кровати поудобнее, после чего, отклонившись назад и перенеся вес на поставленные за спиной руки, стала ждать.