После того как король и его придворные удалились, в центре Большого зала осталась держащаяся особняком кучка людей. С одной стороны – все Монтегю, моя мать, дядя Уэйк и даже мой младший брат Кент, объединенные своим замалчиванием скандала и сплотившиеся для поддержки друг друга перед лицом королевской немилости. С другой стороны – сэр Томас Холланд, отдельно стоящий в одиночестве, но уверенный в справедливости своего дела.

А что же я? Я находилась между ними, хотя Томас по-прежнему крепко держал меня за руку.

Меня внезапно осенило, что судьба моя сейчас тоже зависла в промежуточном состоянии. О своих предпочтениях я заявила перед лицом короля, отойдя от Уилла и отдав руку Томасу. Мне было уже девятнадцать, более чем достаточно, чтобы перестать быть пустым местом или просто пешкой в сражении двух мужчин за обладание моей персоной.

Прилив сил во мне удивлял меня саму. Вроде бы ничего не поменялось, я была такой же, как и вчера, но Томас подтолкнул меня к публичному сопротивлению, и я сделала это без колебаний.

Уилл смотрел на меня, как будто не веря своим глазам: как можно было выбрать простого рыцаря вместо графа? Но я-то знала ответ на этот вопрос. Когда-то, казалось бы очень давно, я, воспользовавшись предоставленной мне в Генте свободой, отдала Томасу свою руку и, как тогда была убеждена моя девичья натура, свое сердце. С тех пор ничего не изменилось и я действительно хотела жить с Томасом.

Теперь я должна была удостовериться, что мои пожелания тоже будут приниматься во внимание. Задача эта была не из легких, поскольку мне противостояли все, за исключением Томаса. Я гордо вздернула подбородок. У меня хватит сил, чтобы выдержать грядущую бурю, и в итоге я провозглашу свою победу, если в этой битве нужно будет победить. Я была настроена весьма решительно.

Однако всего этого нужно было достичь, не теряя достоинства. Больше не должно быть никаких скандалов вроде того, что мы только что устроили. Я не скомпрометирую себя бегством и жизнью с Томасом вопреки требованиям и нормам общества. В глазах окружающих я все еще была графиней Солсбери и буду ею оставаться, пока Папа лично не позволит мне переступить запретную черту, чтобы уйти к Томасу. Мне была известна цена официальной легальности. И цена признания. Если мы с Томасом хотим когда-либо вернуть себе благожелательное отношение короля, сделать это можно было исключительно через тщательное продуманное и совершенно законное собственное поведение.

Томас ожидал, что я скажу.

– А сейчас я должна вернуться к Уильяму Монтегю, милорд, – официальным тоном произнесла я.

– Я знаю, что именно так вы и должны поступить, миледи.

Наши с ним мысли двигались в одном направлении.

– До тех пор, пока мы не докажем свою правоту так, чтобы не оставалось никаких сомнений, – добавила я. – И тогда я приду к вам.

Он взял мою руку и поцеловал ее в основание ладони, как когда-то в бишемском погребе. Потом он осторожно сложил мои пальцы, словно запечатывая этим свой поцелуй и наши с ним намерения.

– Я должен снова покинуть вас, – сказал он.

– Я приму это. Но в сердце буду помнить, что это не навсегда.

Таким образом, предоставив мне свободу, он вышел из зала. Я смотрела ему вслед. На миг мне показалось, что мой мир рушится и что я, возможно, больше никогда его не увижу. Но я сердито прогнала эту мысль и, преодолев расстояние, отделявшее меня от общей группы Монтегю, встала рядом с Уиллом.

– Я по-прежнему твоя жена, пока не будет доказано обратное, – объявила я ему.

Я надеялась на его понимание, что, конечно, было глупо с моей стороны, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Ты изменяла мне с ним? В нашем собственном доме? – требовательным тоном спросил он.

Безосновательные обвинения короля глубоко запали ему в душу – настолько глубоко, что мне пришлось схватить его за рукав и утащить подальше от остальных, на помост, где совсем недавно стоял такой радостный Эдуард и где у нас была хоть какая-то видимость возможности поговорить один на один.

– Какой же ты дурак! – резко ответила я.

– Но как я могу тебе доверять?

– Уилл, ты с самого начала знал, что наша с тобой свадьба не имеет законной силы. Я сама тебе это объяснила в свое время. Так какой смысл теперь прикидываться, что ничего этого не было?

– Я не ожидал, что ты будешь с ним заодно, когда он появился в нашем доме.

– Так, может быть, это я сделала его управляющим в Бишеме? Ты сам привел его в наш дом. Причем я просила тебя не делать этого.

– Могла бы еще и предупредить, что он по-прежнему сохнет по тебе.

– Могла бы, если бы сама знала об этом. И что бы ты тогда сделал, интересно?

– Прогнал бы его, – прорычал Уилл.

– Тсс! – Я видела, что представители наших семей изо всех сил стараются не пропустить ни единого слова. – Помнится, я предупредила тебя о возможности скандала. И что, ты послушал меня? Ты просто взял и отмахнулся от этого. Так что твоей вины в этом больше, чем моей, и к тому же не смей на меня орать. Это выглядит неподобающе для нас обоих. Я не собираюсь перетряхивать на публике наше грязное белье. И вообще, это оскорбительно, когда ты обвиняешь меня в каких-то аморальных действиях с сэром Томасом в нашем доме, хотя прекрасно знаешь, что я бы никогда не поступила так вероломно по отношению к тебе.

Лицо Уилла залилось краской, но он остался стоять неподвижно. Гордость его была сильно задета.

– Я приказываю тебе, Джоанна. Ты не будешь разговаривать с Холландом. Ты не будешь находиться в его обществе…

– Ну разумеется, я не буду с ним разговаривать. Вряд ли он услышит меня, будучи в Авиньоне!

Терпение мое постепенно подходило к концу.

– Не смей насмехаться надо мной, Джоанна!

Это были последние слова, которые я услышала от него в тот день.

Тем временем всякий раз, когда мы встречались с матерью Уилла, будь то за обедом, за ужином или просто за шитьем, когда меня призывали в ее комнату, чтобы побыть с ней, эта леди высоких принципов и нетерпимая к чужим ошибкам постоянно доставала меня своими язвительными замечаниями. Мол, это я сама поощряла Томаса Холланда. Это я послала его в Авиньон с этим дурацким поручением, которое только еще глубже затянет нас в болото сплетен. Мало того, так я еще и подбила Холланда искать властной поддержки в нашем доме – для нее было очевидно, что это моих рук дело. Я видела, как Уилл смотрел в мою сторону, но не решался снова вступиться за меня, а вдовствующая графиня тем временем уверяла, что если ее семья станет еще бóльшим посмешищем при дворе, то это исключительно моя вина. Мои моральные принципы и супружеская верность полностью скомпрометированы. В моих жилах, может быть, и течет королевская кровь, но я напрочь лишена благопристойности, присущей принцессам. Однако, с другой стороны, почему это должно кого-то удивлять? Мой отец был изменником, пусть даже оправданным, но все-таки изменником, и на мне до сих пор лежит пятно предательства.