командованием запускают одну из боеголовок, уничтожая своих соотечественников и распространяя радиацию по всей Европе. В конце сцены мы видим сельскую пару, которая пытается спастись от надвигающейся лавины огня, после чего камера перемещается в голубую воду бассейна, чтобы представить зрителям героиню фильма – физика-ядерщика из Белого дома доктора Джулию Келли (Николь Кидман). Этот резкий переход от стихии огня к стихии воды также, возможно, метафорически выражает антагонизм между Америкой и взрывоопасной постсоветской Россией.

Генерал Кодоров над телом только что убитого им сообщника

С этого момента сценарий неоднократно обращается к призраку России образца 1997 года, трактуя его как едва ли заметно более приемлемый, чем ее прошлое ненадежное советское «я», породившее ренегата Кодорова. Сначала один из помощников Келли поднимает вопрос о российском империалистическом оппортунизме, выражая обеспокоенность со стороны Национального военного командного центра Пентагона тем, что «русские воспользуются этим инцидентом для переброски войск в Чечню и Грузию». Хотя Келли отвечает, что это не американская проблема, в фильме вновь подчеркивается тема угнетения Россией Чечни – эту идею выражает последующая гипотеза Келли о том, что ядерный взрыв может быть возмездием националистов за убийство русскими бывшего чеченского лидера. Несколько в ином ключе советник по национальной безопасности шутливо жалуется: «Россия. Что за чертов беспорядок. Боже, я скучаю по холодной войне». Этой фразой, перекликающейся с высказыванием русского сержанта о десоветизации, фильм отражает американскую тенденцию, описанную историками еще в 1989 году. Как отметил Мартин Уокер в своей книге «Холодная война: история» (1994), «я заметил много ностальгии по определенности холодной войны, особенно в дипломатических кругах и кругах национальной безопасности. Холодная война задавала предсказуемые рамки для международных отношений, и СССР был достаточно рациональным ее участником – в отличие от “Аль-Каиды” и террористических организаций»[223].

Но высшим выражением обеспокоенности американцев по поводу нестабильности в России эпохи постгласности и по поводу неоспоримого права и необходимости Соединенных Штатов взять на себя ответственность за кризис с угоном поезда является сам герой истории, офицер разведки подполковник Том Дево (Джордж Клуни). Служа связующим звеном между Келли и армией, он впервые появляется на заседании суда, где обсуждаются его расходы во время секретной операции против бывшего агента КГБ. Работая в союзе с «хорошим русским», полковником армии Дмитрием Вертиковым («вертикальный» – как столб, – но прямой ли?), Дево срывает план бывшего агента «продать Ираку излишки боеприпасов [нервно-паралитического газа] на черном рынке». В знак признательности за участие своего союзника в операции Дево покупает для юной дочери Вертикова «Форд Эксплорер», поспешно характеризуя этот поступок как «акт благотворительности». Такое знакомство с героем кратко выражает идею смены десятилетий, сформулированную в реплике Дево о превращении советского шпиона в спекулянта-капиталиста, зарабатывающего на войне. Эта траектория аналогична той, по которой движется Кодоров, – недаром Дево в разговоре с Келли описывает его как «подонка <…>, который за деньги сделает все что угодно». В то же время Дево, очевидно, убежден, что те россияне, которые поддерживают Соединенные Штаты, достойны капиталистических благ, воплощенных в американских автомобилях!

С заседания Дево отправляется прямо на брифинг Келли, где высокомерно прерывает ее, демонстрируя свои познания в российских делах, а затем в поисках информации провоцирует прямое обвинение России. Во-первых, помощник читает Дево правительственный доклад о Кодорове, который недавно выступил с речью, характеризуемой как «в основном националистический шум, оплакивающий потерю империи и отмечающий необходимость единства славянских народов». Помимо того, что этот доклад добавляет к грехам Кодорова лицемерие, он также приводит в действие стереотип пьющего русского, что видно из результатов анализа мочи во время вождения машины в нетрезвом состоянии. Далее, несмотря на то что, по словам помощника, генерал Кодоров находится под следствием и, вероятно, будет обвинен в своей собственной стране, Дево отвергает вероятность порядочности российской администрации, вместо этого выражая типичное для Америки конца 1990-х годов недоверие к предполагаемому союзнику: «Если в этом замешан высокопоставленный российский генерал, любая информация, которую мы получаем из Москвы, либо скомпрометирована, либо является откровенной ложью». Не доверяет он и тем подробностям о ядерной катастрофе, которые русские прислали Келли. В следующей сцене, где Келли и Дево летят в Вену, чтобы встретиться там с Вертиковым, речь Дево, осуждающая научное, а не милитаристское отношение его спутницы к проблеме, демонстрирует ковбойские метафоры в духе «Самолета президента»:

Вы можете управлять своими диаграммами и теориями, сколько хотите. В полевых условиях вот как это работает: хорошие парни – это мы, и мы преследуем плохих парней, которые не носят черных шляп. Но они все одинаковы: им нужны власть и уважение, и они готовы платить бешеные бабки, чтобы заполучить это.

Лишь изображая боснийского злодея Гаврича, фильм подвергает сомнению точку зрения Дево и в итоге поддерживает утверждение Келли о том, что мотивация некоторых террористов сложнее. Однако для Кодорова он вполне удовлетворяется образом описываемого Дево двухмерного злоумышленника.

Позже Дево вновь открыто обвиняет Россию, но теперь уже не в продажности, а в некомпетентности. Когда Келли передает ему заявление американского президента о том, что ядерный кризис является «российской проблемой, и они сами должны с ним справиться», Дево заявляет: «Нет. У нас сейчас есть преимущество. Мы должны воспользоваться им сейчас. Русские неспособны найти даже чертов снег зимой». То, что представители российских властей почти не появляются в кадре, пока их украденные боеголовки движутся в направлении Ирана и Боснии, говорит о том, что сценарий, безусловно, поддерживает нелестное мнение Дево о них. Единственный раз русские появляются с целью разрешения кризиса в сцене встречи американских и российских солдат, во время которой вертолеты под командованием Дево просят разрешения войти в воздушное пространство Российской Федерации, чтобы забрать российскую боеголовку, и попадают под обстрел. И это появление достаточно показательно: вся сцена создает образ некомпетентных и, вероятно, все еще прокоммунистических русских. В этот критический момент российская империалистическая жестокость всплывает вновь, ибо Дево просит русских солдат разрешить американским вертолетам следовать за боеголовками, потому что «это оружие может направляться в Чечню или Грузию». Смысл этой инициативы Дево (равно как и самой сцены) в том, что, несмотря на подозрительность любого вмешательства России в дела ее бывших союзников, Америка обязана самоотверженно (один вертолет все-таки был сбит русскими!) вмешиваться в дела низших стран, обязана надзирать за всеми, охраняя демократию во всем мире – но особенно в Нью-Йорке.

Но хотя бы в воздушной сцене фильм не сводит образы русских солдат к пьяницам, клоунам или агрессивным убийцам; они – профессионалы, хотя и допускают во время работы