– Ложных обвинений тогда не было, Глория.

– А наши обвинения не ложные, – возмутилась она. – Он же домогался их! – сказала она так громко, что бармен пролил порцию виски.

– Говори тише, Глория, – Морис показал парню за стойкой полицейский значок. Что заметно того успокоило.

– А если никто не сознается? Мы будем голословны. Он может и в суд на тебя подать.

– Так я же аноним, – удивилась Глория.

– В редакции не спросили твои данные?

– Спросили.

– Вот, значит, не аноним. Он подаст в суд на газету, они переведут стрелки на тебя. На нас, – уточнил Морис, не желая отказываться от своей ответственности.

– Бенджи, – Глория отодвинула газету в сторону и взяла его за руку, – никто не подаст в суд. Этот козёл затаится и не захочет высовываться. Он же знает, что виноват.

Вернувшись с обеда в отдел, Морис с Глорией встретили Ронни.

– Отличное интервью, Глория.

– Не знаю, – изобразила она обиженную, – Бенджи всё равно недоволен.

– А он никогда не бывает доволен, – ухмыльнулся Ронни, – а, Бенджи, что тебе не так?

– Ничем хорошим это не закончится.

Дверь в кабинет капитана открылась. Капитан вышел в зал и встал перед всеми возле доски с картами местности. Он всегда вставал на это место, когда собирался сделать какое-то объявление.

– Итак, – сказал он, – сегодня мне поступил звонок из центрального департамента полиции Нью-Йорка. Человек по имени Стефан Нильсон обратился к ним с заявлением о клевете. По его словам, его неоправданно оклеветали, обвиняя в сексуальном насилии пятнадцатилетней давности. Это обвинение напечатало крупнейшее нью-йоркское издание, на первой же полосе, и распространило многотысячным тиражом.

Капитан прервался, почесал висок ручкой, огляделся по сторонам и продолжил:

– Для меня непонятно, почему жители Бронкса вдруг стали обращаться в центральный департамент, они не знают о нашем отделе? Пора заказать рекламные баннеры с социальной рекламой нашей полиции?

Морис знал, почему Нильсон обратился в центральный департамент, а не в их отдел. Тот знал, что Морис работал здесь, он хотел избежать встречи с тем, кому угрожал.

– Ну, кто возьмёт это дело? – спросил капитан.

– Мы возьмём, – ответил Ронни, – мы с Морисом.

– Отлично, зайдите ко мне.

Капитан был явно не в духе. Не то чтобы когда-то он был в хорошем его расположении, но сейчас он дышал так часто и прерывисто, что, казалось, мог извергнуться в любую секунду. Грузное, большое тело капитана село на подвижное кожаное кресло, которое сразу перестало быть подвижным, так как колёсики его уже не ездили по полу, а впечатались в него. Когда Глория заказывала кресло в кабинет начальника, то должна была указать максимальный вес, но Глорию не интересовали такие мелочи, и пришло то, что пришло.

У капитана был устало-помятый вид. Он напоминал подушку, которую не встряхнули после сна, на его залысинах блестел мелкий пот, как и на лбу, как и под большим пористым носом. Он то и дело доставал из кармана смятый серый платок, протирал им испарину. Но надолго этого не хватало, она опять появлялась, он опять шмыгал носом, протирал и кряхтел. Эти ритуалы могли продолжаться несколько минут, прежде чем он сказал бы что-то. Говорить сидя ему всегда было сложнее, сидя он задыхался, но говорил.

– Итак, – начал он, когда Морис и Ронни сели напротив, – что мы знаем? А ничего. Мы, как всегда, ничего не знаем, а если и знаем, то самые последние. А почему?

Он замолчал, как будто ждал ответа, как будто на это можно было что-то сказать.

– Потому что так работает наш отдел, – ответил капитан. – Не удивлюсь, если этот человек, – он посмотрел факс, присланный из центра, – Стефан Нильсон, не удивлюсь, если он звонил в нашу полицию, но разве сюда можно дозвониться? Непонятно, что происходит с телефонной линией. Непонятно, что происходит с операторами и Глорией. Кто-то скажет мне, что происходит? – закашлялся он. – Никто не хочет работать, все пропадают целыми днями неизвестно где, а заявляются под вечер… Скажите спасибо, что нам дали это дело. А то никаких дел в последние полгода нет. Такими темпами и отдел можно закрывать. А мне ещё два года до пенсии.

Он закашлялся, отсморкался и продолжил:

– Так, что вам предстоит. Первое: найти этого анонима, или анонимку, это же женщина, да? – взглянул он ещё раз на факс, – да, женщина. Вы найдёте мне эту женщину. Узнаете, кто она, была ли она связана с этим Николасом.

– Нильсоном, сэр.

– Вот, – он тряс пальцем перед Морисом, – была ли она с ним связана. Может, её подослали, чтобы шантажировать. Любое насилие ещё надо доказать. А то сначала все счастливы и довольны, потом вспоминают, что их изнасиловали. И откуда она взялась, интересно, эта недоактриса, через пятнадцать-то лет?

Капитан достал из-под стола вчерашнюю газету и шлёпнул её перед лицом Ронни.

– Вот, я вам газетку достал. Посмотрите, что она пишет, ещё психолога приплели. Журналюги, что сказать. Не удивлюсь, если она их человек, сейчас ради сенсации они всё что угодно понаписать могут. Как вы считаете, она их человек?

– Она, – начал Морис, – она…

Ронни зажмурился.

– Что? – привстал капитан, он редко когда привставал, это был явно нехороший знак. – Что происходит? Вы что-то знаете?

– Она, – не решался выговорить Морис, – она наш человек, капитан.

– Что? – закричал он так сильно, что даже Глория услышала это «что».

– Это Глория, сэр.

– Глория? – Капитан смотрел на Мориса не моргая. – Какая Глория? Наша Глория? Что он говорит, Ронни?

– Так и есть, капитан, – твёрдо ответил Ронни, – это Глория. Наша Глория. Она участвует в секретной операции, под прикрытием.

– Под чем? – завопил капитан и шмякнулся в кресло. – Нет, я не выйду на пенсию, – схватился он за сердце, – я не доживу.

– Глория, принеси воды, – крикнул Ронни.

– Не-е-т, – закряхтел капитан, – я видеть её не хочу, она меня до смерти доведёт!

Глория вошла в кабинет и поставила стакан с водой перед вымокшим от возмущения капитаном.

Все трое молча ждали, пока тот осушит стакан, протрётся от проступившего пота и протянет привычное:

– Та-а-к, идиоты! И кто мне ответит, что здесь происходит?

– Позвольте мне, капитан, – начала Глория.

– Ты, – замахал он на неё, – ты, женщина, лучше молчи!

– У нас есть свидетель, капитан, – сказал Морис, – и не просто свидетель, а жертва насилия Стефана Нильсона. Её в действительности изнасиловал этот самый Стефан, пятнадцать лет назад.

– И не только её, – встрял Ронни, – он всех склонял к этому, всех, кто вышел из его агентства.