– Я скажу тебе правду – я не знаю. Возможно, уже через пару дней все вернется обратно, но почему‑то мне кажется, что нет. Будем надеяться на лучшее.

Ребенку и так трудно адаптироваться к новым местам и людям, а тут Максиму заменили все привычное на непривычное. И вдобавок навесили пока ему непонятной ответственности, что, несомненно, запустило отторжение этого места. Весь мир преобразился для него в нечто чужеродное, спровоцировав желание покинуть «Фелисетт». Но все же метаморфозы в голове юного Максима менялись с завидной скоростью – и вот неожиданный гнев уступил место юному отчаянию, невинному и наивному. Он зажался, окруженный натиском всего непривычного, и сквозь зубы, с влажными глазами чуть ли не простонал:

– А почему я просто не могу быть твоим сыном, как раньше?

Ей самой неприятно ему все это говорить, но эту горечь необходимо проглотить, что она и делает. Лилит быстро села рядом с Максимом и крепко‑крепко обняла его обеими руками.

– Ты всегда был и будешь моим сыном, а я твоей мамой. Это никогда и никто не изменит. Ты мой маленький защитник, убил Пещерного человека, сам, я тобой очень за это горжусь. Уверена, ты будешь и дальше защищать меня, как настоящий мужчина.

– Конечно, буду, мам, как же я тебя не защищу! Я же люблю тебя.

– И я тебя люблю. Но сейчас наступают трудности, которые нам надо пережить вместе. Нужно взрослеть, сынок. Нам всем надо взрослеть.

– А как же школа, друзья?

– Школу мы тут организуем, а с друзьями пока не получится поговорить. У нас у всех пока много ограничений. Но, кстати, – чуть бодрее начала Лилит, взглянув на сына, вытирая его лицо от редких слез, – а ты ведь не знаешь, что Нора – это твоя сестра! Да, так и есть, чистая правда. Хотя технически она, наверное, твоя племянница… в общем, все это сложная история, но она наша семья, как и мы ее.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Понимаю. Я тебя прекрасно понимаю.

Поначалу для Лилит это был труднейший разговор, но завершилось все невероятной легкостью и теплотой. А вот для Максима, наоборот, все вроде бы начиналось обычно, а он, как известно, не раз получал нагоняй и вообще парень дерзковатый, а закончилось многим тем, что только предстоит осмыслить. Но главное – они были вместе, как раз так, как Лилит хотела начать этот новый день. Ей не хватает Нила рядом, но факт того, что он занят обустройством безопасности их пребывания путем закрывания вопросов вчерашнего дня, греет ее мысли. Весь тот период депрессии и болезненного мучения из‑за потери ребенка уже кажется таким далеким, что она даже усмехается от собственной глупости, не дающей разобраться с этим горем прилично ранее, дабы вот этот нынешний момент наступил раньше. Но, с другой стороны, не все ли уже равно? Она смотрит на сына и видит в нем свое будущее, вполне даже допуская, что хочет еще одного ребенка, но все‑таки попозже. Главное – это ценность момента, ценность жизни, которую она ощутила благодаря жертве Алекса, ставшего для нее примером в вопросе отношения к семье.

– Пойдем, там дедушка Холд проснулся. Он будет рад с тобой увидеться.

Максим улыбнулся, но, прежде чем они вышли, он посмотрел на маму снизу вверх и сказал так эмоционально и открыто, что Лилит аж дар речи потеряла:

– Я очень тебя люблю, мама. И я обещаю, что не подведу ни тебя, ни папу.

Она присела и крепко его обняла, потом взглянула на его еще детское лицо, улыбнулась, чмокнула в щеку.

– Кстати, маленький мой мужчина, у меня есть для тебя подарок! – Лилит достала из кармана то самое кольцо, которое нашла в криокамере. – Держи, это твой сувенир с «Фелисетта».

– Круто! А чье оно?

– Это кольцо принадлежит тому человеку, в которого ты стрелял.

Максим замер, держа кольцо обеими руками перед глазами, посмотрел на маму, потом вновь на подарок – и сказал Лилит куда более взрослым тоном, нежели она ожидала:

– В этом есть какой‑то урок или символизм, который я не вижу?

– Считай, все сразу. С одной стороны, ты сделал смелый поступок, с другой – это был человек. Он оказался тут явно не просто так, у него была своя история, частью которой мы стали. На самом деле он не хотел зла, его действия – это страх, а когда мы боимся, то часто поступаем глупо. И я хочу, чтобы ты помнил его, потому что вряд ли остались люди, которые вообще знали о нем.

– А как он таким стал? Мы тоже можем…

– Нет! – Лилит приблизилась и пристально посмотрела в его заинтригованный взгляд. – Такого ни с кем из нас не будет. То, что случилось с ним, – это единичный случай. Кольцо было важным ему, потому он его и сохранил. Сохрани и ты, как память о нем, о человеке, который против своей воли стал монстром. И да, я сказала, что ты таким не станешь, но монстр – это очень расплывчатое определение. Много людей, которые выглядят как ты и я, на самом деле монстры, чья злость заставляет их совершать страшные поступки. Зачастую о таком потом жалеют, а ущерб оказывается непоправимым. Так вот, пусть это будет тебе уроком, потому что впереди нас ждут трудные времена, и мы должны и обязаны, ради других людей, тех, кого мы любим, сохранить лучшее в себе, чтобы не только не навредить им, но и защитить от монстров.

Дальше все случилось очень плавно, словно и вовсе навеяно ветром тех самых перемен. Лилит привела Максима к Холду и Норе, чьи лица выражали самое теплое приветствие, ознаменовав окончательное формирование семьи. Семьи, где единственными честными и даже, можно сказать, наивными людьми были уже не только самые молодые, но и самый старый из них всех. Это ли не удивительно, как явственно видна необъятность человеческой жизни, когда на двух краях длинного пути случилось полное синхронизирование той редкой эмоциональной честности, открывающей двери к важнейшему контакту! С одной стороны, дети вкушали плоды долгих лет жизни старика, с другой – Холд благодаря им восстанавливал веру в нечто прекрасное, девственное и лишенное тех многогранных сложностей взрослого мира. Скоротечность жизни чувствуется Холдом как никогда явственно, но пропитано открытие не сожалением или страхом, а любовью, с которой ему приходится знакомиться вновь. Понимаете ли, именно взятие всей ответственности за «Фелисетт» его семьей дало ему шанс чуть‑чуть отпустить хватку, а добрые отношения с детьми помогли не утонуть в бесконечных размышлениях и по‑настоящему отдаться изучению чего‑то наивного и примитивного. Все‑таки не стоит забывать, каким был Холд всю свою жизнь, отдав паранойе, страху и гневу лучшие годы, почти не раскрыв в себе человечность. А тут, вопреки самым ужасным предсказаниям, ему дался шанс попробовать просто пожить, как следует старику, чья мудрость прожитых лет по долгу жизни обязана быть услышана юными дарованиями, как доказательство небеспричинности жизненного опыта. Неизведанная тропа стала единственной для Холда, а такие разные Нора и Максим – это лучшие проводники, чьи умы и характеры уже стали ему неким примером.