После того как Август кратко перекинулся с Нилом примирительными и вполне очевидными словами, даже больше фразами, он напрямик пошел к Норе. Хотя, смею заверить, несмотря на, казалось бы, новый доверительный уровень, все же допуск к управлению звездолетом и связи он не оставил – сделав это не показательно, а просто молча глянув на мониторы, убедился, что не забыл вернуть блокировку, и вернулся на «Фелисетт». Ну а Нил все же решил немного побыть в одиночестве, ясно чувствуя эту надобность. Его на самом деле волновал не побег или переосмысление услышанного, а непосредственно вопрос: как быть с Холдом? Но это будет позже, хотя по хронологии перерождение Лилит и грядущие откровения Августа и Нила происходят практически параллельно. Однако вернемся к нашему негласному лидеру, которого ждет самый сложный разговор в его жизни – с дочерью.

Она сейчас была в медблоке, все так же спала в одной комнате с Максимом. Точнее, так думал Август, стоя перед дверью, открыть которую не получалось из‑за эмоционального зажима, поскольку он не знал, как рассказать ребенку всю правду. «Прямо и честно», – пытается он себя подбодрить, напоминая о том, что все‑таки ему не с монстром сражаться, а просто быть честным со своей Норой. Правда, проблема ведь не только в этом, но и в мире, изменившемся, пока они спали… Ему не хочется даже говорить ей обо всех ужасах, случившихся и только грядущих, – но разве это будет справедливо? Аж хочется что‑то ударить от несправедливости, отнявшей у его Норы детство. Если бы был шанс, то он бы все отдал, чтобы уберечь ее от угрозы.

Внезапно дверь перед ним открылась сама, и он увидел Нору. Только‑только проснувшись, она еще помнила страшный сон, отнявший отдых. Усталая и немного растерянная, девочка заметила папу и, улыбнувшись сквозь радостные слезы, кинулась к нему так быстро, что Август еле успел присесть, ловя ее в крепкие объятия. В этот момент мимо прошел Нил, прямо к Холду, лишь кивнув Августу, но Нора его не заметила: все ее внимание было приковано к папе. Август встал во весь рост, поддерживая Нору, чьи крепкие руки все так же вцеплялись в его шею, а голова прижималась к подбородку. Поглаживая по спине плачущую дочь, он привел ее в их комнату, где аккуратно посадил на кровать. Она отпустила руки, лицо было красным от слез, а глаза передавали весь спектр страха, быстро сменившийся на обиду. Нора стала неуклюже махать на него руками, желая ударить, при это проговаривая обвинения, что его не было рядом, что он бросил ее, что ей было страшно и т. д. Такой он ее не видел, да и сама она была впервые под гнетом пестрящих эмоций. При этом отец сам с трудом держал в себе весь клубок колючих чувств, позволяя лишь редким слезам выступать проявителями его отношения.

Дав ей чуть выговориться, он взял ее руки и, глядя в глаза, сказал:

– Ты права. Ты во всем права. Я поступил глупо и неправильно, нельзя было оставлять тебя здесь одну. Больше я так никогда не сделаю.

Нора, кажется, и не слышала этих слов, что в целом ожидаемо, потому что девочка еще только училась справляться с остаточным эффектом критических ситуаций такого уровня. Если вначале Нора была безумно рада отцу, то теперь она мечется между стыдом и обвинением в его адрес… Но все же Август кое‑что увидел – хотя, наверное, скорее почувствовал, как дочь перенимает на себя слишком многое.

– Я был строг с тобой, это правда. Я мало тебя слушал и слышал – это тоже правда. Но я делал все ради того, чтобы ты была лучше, чем я в твои годы. Такое хочет каждый ответственный родитель – подготовить своего ребенка ко всем жизненным трудностям. А их, поверь, очень и очень много, и ребенок не должен справляться с жизнью один. Ребенок не должен быть один, никогда.

– Но ты оставил меня!

– Я не хотел, чтобы ты столкнулась с тем… с чем столкнулась. Никогда и ни при каких обстоятельствах я этого не хотел и не хочу. Ты не должна была делать то, что сделала. Но…

– Я хотела помочь! Ты учил меня помогать людям, вот я и решилась помочь так, как умела, как ты учил меня! Я думала, ты будешь гордиться мной, что я могу постоять за себя и за других!

– Я горжусь тобой, Нора, правда. Но не горжусь собой. Да, представь себе. Сейчас я понимаю, что ты умеешь и знаешь куда больше, чем некоторые взрослые, хотя ты еще ребенок. Это не плохо, просто… просто я забыл, что ты ребенок. И я хочу извиниться, что не дал тебе того… того веселого и порой самовольного этапа взросления. Нора, ты умеешь стрелять и почти убила человека. Да, это был человек. И ты считаешь, что это была твоя ответственность. Такое не должно лежать на девочке двенадцати лет. Раз ты так думаешь и такое умеешь, то родитель из меня…

Август был почти на пике ненавистных ему чувств, где его исповедь куда больше влияла на него, нежели на Нору. Хотя, разумеется, сама дочь была удивительно рада слышать слова отца, отрабатывающие раннюю недосказанность. Окончательно Нора убедилась в преодолении старых запретов, когда услышала честный ответ на давно задаваемый, но ранее почти запретный вопрос:

– Ты расскажешь мне про маму?

На самом деле ее интересовал нет сам ответ, а реакция на вопрос, все же не забываем, как девочка умна не по годам, а характер только цветет. Август же был рад вопросу: ему всегда казалось, что именно эта тема задаст новый ритм их отношений.

– История, к сожалению, такая, что твоей маме… твоя мама… Она ушла не из‑за тех проблем, про которые я тебе говорил. Хотя отчасти и из‑за них, но то было лишь… я хочу сказать, это прозвучит странно, но материнство – это не ее.

Изначальный тест на честность приобрел самую глубочайшую привязку к ответу, запустив в Норе ранее игнорируемое под гнетом воспитания чувство собственной значимости. Такого Август не хотел, как и вряд ли захочет любой родитель.

– Что это значит «не ее»? Она же моя мама… Я что‑то делала не так? Я какая‑то…

– Нет‑нет‑нет, что ты, даже не думай о таком.

– Но почему же тогда она не хочет быть моей мамой?!

– Не все люди ответственны. Не все люди хорошие и заботливые. Далеко не все. Когда‑то я любил твою маму, и эта любовь дала тебе жизнь. И для меня с момента твоего рождения нет никого лучше и важнее тебя.

– Я все равно не понимаю.

– Я тоже. Да, я тоже. Видишь ли, у твоей мамы, как и у многих людей, есть проблемы с самоконтролем.

– Она много пила, я знаю. Алкоголизм – это плохо.

– Откуда ты знаешь про такое понятие, как…

– Алкоголизм? – Август кивнул в удивлении. – Я многое знаю, пап. Вы, взрослые, часто недооцениваете детей.

– Тут ты права.

– Она когда‑нибудь вернется?

– Я не знаю. Но было бы здорово. Порой такое бывает, что родитель не хочет быть со своим ребенком. А иногда хочет, но не может, сам себя ненавидя за это. К сожалению, с этим мало что можно сделать. Но самый лучший совет, который я могу дать, – не злись на нее. Злость или обида – все это принесет проблемы лишь тебе самой. Запомни главное – ты не виновата в этом, ясно? Порой бывает так, что никто не виноват, просто человек принимает решение – и все.