– Тебя Алекс убить пытался. Забыл уже, что ли? Но не бойся, все хорошо, ты еще тот везунчик, ничего жизненно важного он задеть не смог, что уже чудо. Крови ты потерял многовато, но у нас есть запас небольшой, так что если заражения не будет, то скоро поправишься.

Холд осторожно осмотрел себя, стараясь не двигаться. Нил сразу же поднял половину койки, чтобы тот принял более удобную позу для головы.

– Где он сейчас?

– Изолирован. Мы смогли узнать причину, но она тебе не понравится.

– Говори давай, не тяни.

– Стальной Хребет уничтожен. Введено военное положение. Август взял командование «Фелисеттом» на себя.

Тяжесть мысли Холда ощущалась даже Нилом. Все вернулось, причем в куда большем, нежели прежний, масштабе, а значит, и ставки стали окончательно всеобъемлющими. Словно весь мир свалился на старика, сделав его вновь жертвой обстоятельств. Только теперь все безмерно хуже: на игральной доске его семья.

– Ты знал, что Хребет уничтожат?

– Звучит как обвинение, – очень поверхностно ответил Холд.

– А тебя обвиняют. Алекс именно из‑за этого пытался тебя убить. Там была его семья, а ты знал об угрозе, но не предупредил его, как и Брока… Ну вот и прилетело, откуда и не ждали.

Лицо Холда оживилось, мышцы выдали тот танец мимики, который Нил никак не мог ожидать. Всплески сочувствия сменялись горем от трагедии, оставляя в итоге большую долю времени на простое человеческое прощение. И тут Нил решил далее не тянуть, а отдаться вроде бы идеальному моменту для кое‑чего важного, должного произойти уже вот‑вот, поскольку надобность продолжать отпала, да и сам он немного хотел сбросить этот груз знаний с плеч, куда сам же их и возвел.

– А ведь я солгал тебе. Да. Случилось это так странно и естественно, сам даже не сразу понял, как пришел к этой… этой бредовой, но, как показала практика, вполне продуктивной лжи. – Лицо Холда была вновь каменным, а глаза бездонно смотрели на Нила. – Я много раз думал, как же пробить твою броню, твой долбаный эгоизм вместе с твоей властностью. Казалось, тебя ничто не возьмет. Я хотел этого для себя, чтобы доказать, что ты всего лишь человек. Да, вот о чем думал взрослый мужик, представляешь? Не о жене или сыне, а об этом. Ты всегда доминировал надо мной, а я никогда не мог прыгнуть выше твоей головы. И тут, как только ты упал с крыши, на меня упало озарение. И я одним только предложением низверг тебя до простого смертного. Поздравляю, ты не умираешь. Но не это главное – уверен, ты это быстро примешь, контекст наших отношений тебе лучше меня понятен. Главное – за этот краткий промежуток времени, когда ты думал о скорой старухе с косой, ты был лучшим человеком, чем когда‑либо. Ты стал внимательнее, заботливее, стал думать не только о себе. Вроде бы мелочи, но я замечал эти мелочи, как и замечал твое падение до обычного человека, полного страхов и сомнений, а главное – сожалений. И я корю себя лишь за то, что не сделал этого раньше. Лишь когда ты знал о грядущей смерти, реальной и по конкретной причине, ты смог стать нормальным, обычным человеком. Ну а если тебя это ничему не научило даже на старости лет, то значит, сказанное мной на тебя точно не повлияет.

Холд заплакал. Искренне и чуть ли не жалостливо, он просто навзрыд залился слезами. Искренность не могла быть поставлена под сомнение, а набор подтекстов этого события неисчислим. Холд будто бы был благодарен за возможность принять заслуженное наказание, а потом и простить самого себя. С одной стороны, его разрывало от неприятной правды, сказанной сыном, что лишь так он смог стать человеком. С другой – он смирился со смертью, принял все, согласившись с заслуженной карой… И вот ее отняли, низвергнув его вновь в мир живых. Никто бы не захотел пережить такое, особенно в таком возрасте, когда уже закономерно хочется подвести итог и осознанно встретить конец своей истории.

Нил молчал, смиренно наблюдая за самым ярким эмоциональным всплеском отца. Проходит несколько тяжелых минут, и залитые влагой морщины и всхлипы медленно преображаются в почти истеричную усмешку, а после и плавно поддаются обузданию, оставляя Холду радостное принятие.

– Странно прозвучит, если скажу, что горжусь тобой? – Холд улыбнулся, глаза сияли. – Я серьезно. Знаешь, сколько раз меня пытались обмануть? Пытались убить и сломать?! Пфф, не сосчитать. А ты… ТЫ! Хах, родной сын взял и просто победил, а я даже и не заметил самой битвы.

Холд импульсивно кивал, искренне гордясь и вкушая это самое приятное поражение, все еще свыкаясь с абсолютной победой. А знаете, почему он считает все это победой? Именно теперь сын во всем превзошел отца.

– Знаешь, – начал Нил внушительно, – я тут понял, что между ними и тобой стою я. Ближе меня у тебя никого нет, и если что‑то происходит, то лучше я буду… неким фильтром, который, кстати говоря, защитит и тебя от остальных. Мы тут в очень щекотливом положении. «Фелисетт» – это на какое‑то время наше убежище. А ты… ты все же мой отец.

Да, впервые за долгие годы Нил назвал Холда не по имени, а именно по статусу, что стало для старика важнейшим событием. Он уже и позабыл об этой тонкой связи, давно начав относиться к сыну скорее как к должному, а не желанному. И вот одно слово все изменило, будто бы рассеяв тьму и наконец показав и дав на пробу то уникальное для родителя.

– Да и за последний день ты сделал огромный шаг навстречу людям, а такое не хочется обесценивать. Авось дальше еще удивишь, да? Я бы на это посмотрел.

– Я бы тоже, сын, я бы тоже. Я горжусь тобой, это правда, я горжусь и всегда гордился. И… я знаю, это будет банально и, может, слишком смазливо, но когда‑нибудь, я надеюсь, ты простишь меня за все. Особенно за то, что я… я был плохим мужем. Твоя мама заслуживала лучшего. Прости и за это, я принес ей много горя.

– Когда‑нибудь.

– Да. Когда‑нибудь – это сойдет.

С минуту они молчали. Не удивительно: такой момент если и можно было представить, то лишь в самых утрированных мечтах, да и то ненадолго.

– Спасибо, сын. За еще один шанс.

– Это я тебя должен благодарить. Если бы не ты, то неизвестно, что бы со всеми нами было. Хотя признай, тебя ведь так и тянуло вложить в это задание наше воссоединение и вот это вот все?

– Да. А разве ты поступил бы иначе на моем месте?

Нил не хотел слышать этот вопрос, но все же пришлось. По большому счету, ему трудно пока еще было поставить себя на место отца, но разве Холд в чем‑то был не прав? Восстановить разбитое – это благородное желание. Пусть и выбор средства порой оставляет свои вопросы. Нил сдержанно кивнул несколько раз, чего Холду было достаточно. А ему, Нилу, хотелось по‑настоящему избежать всех ошибок отца, в успехе чего, к его же сожалению, он не был уверен до конца. Доказательства уж в некотором смысле были, но их он обсудит позже, с Лилит, строго наедине.

– Слушай, я хотел спросить – а у меня, возможно, тоже иммунитет? – как‑то резко решил перекинуть вектор разговора Нил.