Человек-в-Картинках кивнул через плечо:

— Часы уборщика. Пойди, останови их.

Ведьма, подпрыгивая от удовольствия, отправилась разыскиватьочередную жертву. М-р Дарк скомандовал:

— Раз, два, левой, правой!

Ребята ровным механическим шагом спустились по ступеням.Карлик шел рядом с Джимом, Скелет — рядом с Вилли.

Человек-в-Картинках, невозмутимый, как смерть, шагал следом.

Рука Чарльза Хэллуэя лежала где-то поблизости и таяла на огненестерпимой боли. Он открыл глаза, и тут по комнате пронесся порыв ветра.Кто-то опять открыл входную дверь. Вскоре послышался женский голос. Что-тонапевая, он приближался.

— Старик, старик, старик?..

На месте левой руки лежал распухший окровавленный кусокплоти. Пульсирующая боль не давала сосредоточиться, высасывала силы, подавлялаволю. Он попытался было сесть, но боль снова опрокинула его.

— Старик?..

«Да какой я тебе старик! — с яростным ожесточениемподумал он. — Пятьдесят четыре — это еще не старость!»

Она вошла и остановилась у двери. Пальцы-мотыльки порхают,плетут незримые нити, читают по Брейлю заголовки на корешках, а ноздринастороженно исследуют воздух.

Чарльз Хэллуэй, извиваясь как червяк, полз к ближайшемустеллажу. Он должен, обязан забраться туда, где книги смогут защитить его. Ихможно сталкивать сверху на голову любому непрошеному визитеру.

— Старик, я слышу, как ты хрипишь…

Он сам притягивал ее, шипя от боли при каждом движении.

— Старик, я чую твою рану…

Если бы он только мог выбросить в окно эту злосчастную рукувместе с болью, и пусть себе лежит там, созывая к себе всех ведьм на свете. Онпредставил себе, как Ведьма тянет из окна руки к огненному биению, лежащему наасфальте. Но нет, рука здесь, она излучает боль, направляя эту страннуюоборванную Цыганку.

— Да будь ты проклята! — закричал он. — На,получай! Вот он я!

Ведьма обрадованно заторопилась вперед, черные тряпкивзвихрились вокруг нее, словно на огородном пугале. Но Чарльз Хэллуэй даже несмотрел на свою новую обидчицу. В нем боролись отчаяние и стремление во что быто ни стало найти выход. Борьба эта занимала все его существо полностью, толькоглаза, пока не участвовавшие во внутренней схватке, могли смотреть из-под полуопущенныхвек.

Рядом послышался шелестящий, какой-то пыльный шепот:

— Очень просто… остановить сердце…

«Почему бы и нет?» — смутно подумал он.

— Медленнее, — пробормотала она.

«Да», — машинально откликнулся он.

— Медленно, очень медленно…

Сердце его, до этого мчавшееся галопом, теперь перестраивалоритм, и это было неудобно как-то, но вскоре на смену неприятным ощущениямпришли странная легкость и спокойствие.

— Еще медленнее, — предлагала она.

«Я ведь устал, ты слышишь, сердце?» — подумалось ему. Да, сердцеслышало. Оно постепенно разжималось, как разжимается стиснутый кулак. Сначаларасслабляется один палец…

— Хорошо остановить все, хорошо забыть обо всем, —шептала она.

«А что, разве плохо?» — думал он.

— Еще медленнее, совсем медленно, — приказывала она.

Сердце стало давать перебои.

А потом вдруг, вопреки собственному стремлению к покою, кизбавлению от боли, он открыл глаза. Просто чтобы еще раз посмотреть вокругнапоследок… Он увидел Ведьму. Он увидел пальцы, усердно работающие в воздухе, аеще он непостижимым образом увидел свое лицо, свое тело, сердце, слабеющее наглазах, а в нем — свою душу. С каким-то отрешенным любопытством он изучалстранное создание, стоявшее рядом. Считал стежки, которыми были перехвачены еевеки, подсчитывал количество глубоких морщин-трещин на шее — такая же шея уящерицы Хэла, попадающейся в Аризоне; на огромных ушах — как у небольшогослона; на иссохшем глинистом лбу. Ему, пожалуй, еще не приходилось вот такизучать другого человека. «А ведь это похоже на головоломку, — пришлаотстраненная мысль. — Собери ее и узнаешь самый главный секрет жизни».Решение было тут, рядом, оно крылось в самом объекте его внимания, и все моглопроясниться в один миг, вот сейчас, нет, чуть погодя, еще чуть погодя.«Погляди-ка на эти скорпионьи пальцы, — приглашал он сам себя, —послушай, как она причитает, как перебирает воздух. Воздух! Вот именно! Онаобманывает воздух, надувает его! Да ведь это же сплошное надувательство! Простощекотно — и все!»

— Медленнее, — прошептала она, словно собираясьзаснуть.

«Медленнее» — надо же! А его послушное, доверчивое сердцепринимает все за чистую монету. Принимает всерьез этот щекотливый обман!

Чарльз Хэллуэй слабо хихикнул. И тут же удивился: «Чего этоя хихикаю, да еще в такой момент?»

Ведьма дернулась, словно тоненькие провода, которые онаразбирала в воздухе перед собой, закоротило, и ее слегка тряхнуло током.

Чарльз Хэллуэй не заметил этого, она ведь то и делоотшатывается и наклоняется поближе. Вот опять подалась вперед…

Действительно, Ведьма, перехватив инициативу, сновапросунулась к нему и принялась еще быстрее сучить пальцами в нескольких дюймахот его груди. Это выглядело так, словно она пытается зачаровать маятникстаринных часов.

— Медленнее! — кричала она.

Из глубины его существа поднялась и расцвела на губахкакая-то дурацкая улыбка.

— Совсем медленно!

В поведении Ведьмы появилось что-то новое, какая-толихорадочная поспешность, какое-то беспокойство, прорывающееся гневными ноткамив голосе. Вот умора! Так даже смешнее.

Чарльз Хэллуэй не обратил внимания, когда и как в нем, безкаких-либо усилий, без желания оказать сопротивление, возникла ровная,спокойная уверенность: все это не имеет никакого значения. Жизнь сейчас, вконце, казалась ему не более чем шуткой. Здесь, в дальней комнате окружнойбиблиотеки, куда его жизнь как раз влезла целиком, без остатка, он впервыезаметил, какой бессмысленно растянутой она у него была, как она базальтовойглыбой нависала над ним все эти годы, а в итоге — вот, вся здесь, куда толькодевалось ее недавнее величие. Смех, да и только! За несколько минут до смертиЧарльз Хэллуэй спокойно размышлял о сотнях личин своего тщеславия, раскладывалпо полочкам десятки разновидностей своего самомнения. Вся комнатапредставлялась ему заставленной и завешенной игрушками всей его жизни. Но самойсмешной была среди них Пыльная Ведьма, обыкновенная жалкая старуха в лохмотьях,увлеченно щекотавшая воздух. О, она его просто щекочет!