Аня и не предполагала, что так подурнела. Конечно, глядя взеркало, она отмечала, что кожа у нее чересчур бледная, землистого оттенка,щеки впалые, под глазами синяки, а от носа к губам тянутся две скорбныескладки, грозящие через несколько лет перерасти в глубокие морщины. Но Аня идумать не думала, что в свои неполные двадцать выглядит на полные пятьдесят. Ине очень верила в то, что зеркало говорит правду. Считала – лжет, попавшись наудочку ужасного освещения… Оказалось, нисколько не приврало, все как естьотобразило: и болезненную худобу лица, и землистость кожи, и синеву подглазий,не закрашиваемую даже тональным кремом…

Справившись с первым разочарованием от просмотра фото, Аняначала разглядывать их более придирчиво, и тут на нее накатила волна паники.То, что она из симпатичной девчушки превратилась в уродливую развалину, –это ерунда, а то, что она совершенно (то есть абсолютно!) не похожа наЭву, – настоящая беда! В реальности она хоть отдаленно ее напоминала.Благодаря все тому же скудному освещению. Приняв нужную позу, нарисовав брови,губы, глаза, Аня поворачивала лампу так, чтобы ее лицо было наполовину спрятанов тени, и тогда между ней и Эвой появлялось легкое сходство…

Очень легкое!

Но Ленчику было его достаточно, чтобы представить, что рядомс ним, перед ним, под ним его БОГИНЯ! А если учесть, что у него было нестопроцентное зрение, а конкретнее, небольшая близорукость, из-за которой онвидел людей через легкий туман, то увериться в своей иллюзии ему не составлялотруда.

Именно поэтому он так любил смотреть на Аню с расстояниядвух шагов. Когда же подходил вплотную и несоответствие копии и оригинала билов глаза, он опускал веки и давал волю своему воображению…

Теперь же благодаря беспощадному объективу «Зенита» всевстало на свои места. Аня – не Эва. Аня даже не двойник Эвы. А какое-то жалкоеподобие. Карикатура. Очень злая карикатура…

И Ленчик это видел!

– Уродина, – прошипел он, швырнув фотокарточки Анев лицо. – Ты все испортила! Тварь…

– Я не нарочно, – едва слышно выдохнула она,осипнув от страха. – Я старалась… Честное слово! Но я не она. Я не могутак…

– Ты ничего не можешь! Ты бесполезное отродье… Толькожрешь и спишь! Жрешь и спишь! Я же велел тебе заниматься. За фигурой следить. Аты?

– Я пытаюсь, но здесь мало места.

– Может, я должен тебе тут тренажерный зал обустроить?

– Нет, но если бы помещение было больше…

Она не договорила, потому что Ленчик заставил ее замолчатьударом кулака. Аня охнула и повалилась на топчан, внутренне сжимаясь отпредчувствия очередного тычка. Он не заставил себя ждать – Ленчик врезал ейногой в плечо. Затем стащил на пол и начал пинать. Методично, прицельно, неспеша. Стараясь не попадать по лицу. Ленчик все еще надеялся сделать из АниЭву. И получить хотя бы несколько достойных фотографий… Достойных в смыслесходства, а не содержания, так как Ленчик давно мечтал иметь снимок обнаженнойЭвы…

И все бы отдал за порнографический!

* * *

Эва из Ани не получалась – хоть тресни! Не помогали ниизнурительные упражнения, ни новая косметика, ни тем более ежедневные побои.Ленчик злился, как никогда, но от своей затеи не отказывался. Каждый вечер онспускался в каморку с фотоаппаратом и снимал, снимал, требуя от Ани полногопослушания…

И Аня слушалась. Ложилась так, как велели, оголяла грудь,раздвигала ноги…

Впоследствии полупорнографические снимки, которыеполучались, Ленчик демонстрировал Ане, и она умирала от стыда и отвращения… И кЛенчику, и к себе, и ко всему миру, что придумал такую пакость, как скабрезныефотографии!

Через полтора месяца Ленчик вручил Ане фаллоимитатор (онвыписал его по почте) и приказал поиграть с ним на камеру. Когда она отказалась,«маэстро» побил ее презентом, ловко орудуя им, как дубинкой, после чего Анясделала все, что ей велели. Те снимки Ленчик оценил. Он повесил парочку рядом сновыми портретами БОГИНИ – теперь половина стены была ими заклеена, –закрыв глаза на то, что Аня по-прежнему мало походила на Эву. Правда, в скоромвремени снял: то ли в кои веки Аню пожалел, то ли, что наиболее вероятно, решилне осквернять свой «иконостас» подобными «шедеврами». Но снимать не перестал.Увлекся процессом до такой степени, что не пропускал ни дня. Спускался к Ане вкаморку каждый вечер, нацеливал фотоаппарат и щелкал, щелкал кнопкой, какоружейным курком…

Потом уносился печатать фотографии, а возвращался всегда сэрекцией, но такой вялой и быстропроходящей, что Ане по часу приходилосьтрудиться, чтоб он хоть какое удовольствие получил. И все то время, что она,борясь с тошнотой и желанием откусить «проклятый стручок», ублажала своегомучителя, за ней, щурясь и загадочно сверкая глазами, со стен наблюдала Эва.Аня затылком чувствовала ее взгляд и, хотя прекрасно понимала, что ей это всеголишь кажется, не могла отделаться от холодка в позвоночнике и стойкого желанияобернуться, дабы убедиться в нелепости своих страхов. Порой Ане казалось, что вте моменты, когда ей особенно плохо, Эва оживает, чтобы понаблюдать за ней инасладиться ее мучениями…

…Однажды ночью Аня проснулась от странного ощущения. Ейпоказалось, что на нее кто-то смотрит. Она испугалась, что это крыса (в прошлойжизни они с сестрой частенько оказывались объектом слежки грызунов, вылезающихпо ночам из своих нор), которых Аня до смерти боялась, и включила свет.

Никаких животных в каморке не оказалось. Ни крыс, ни мышей,ни даже тараканов, которые, по сути, к животным не относились. Аня в помещениибыла одна… Если не считать Эвы, что привычно пялилась на нее с десятковфотографий. Пялилась и самонадеянно улыбалась, ощущая свое превосходство. А вовзгляде такое пренебрежение! Такая издевка…

Именно он, этот взгляд, разбудил Аню.

Теперь Эва подглядывает за ней и по ночам!

Охваченая каким-то мистическим ужасом, Аня подползла к однойфотографии, приблизив лицо вплотную к стене, вгляделась в нее… На фоне мертвогоглянца глаза Эвы жили своей жизнью! Как будто принадлежали человеку из плоти икрови, а не фотографическому изображению этого человека. Они прожигали Анинукожу, проникали в самое сердце и рвали, рвали его на части.

В диком страхе Аня отпрянула – на мгновение ей показалось,что сердце уже готово разлететься на тысячи осколков, повинуясь воле ведьминыхглаз, – зажмурилась, сжалась в комок, стараясь успокоиться. Но у нееничего не получалось. Взгляд проникал даже через опущенные веки и прожигалнасквозь. Не в силах больше терпеть эту муку, Аня вскочила, схватила самуюбольшую фотографию за край и рванула ее. Отодрав от стены, начала комкать.Красивая глянцевая картинка податливо смялась в ее руке, превратившись вмаленький шарик, похожий на теннисный. Аня пульнула его в миску дляэкскрементов и принялась сдирать со стены другую фотографию. За ней еще одну, иеще…