Перспектива добираться до места съемок своим ходом никого непрельстила, поэтому все побросали недоеденные бутерброды и заспешили к выходу.К тому моменту, как они высыпали на улицу, Ганди уже успел угнездиться насиденье и, включив свой ноутбук, погрузиться в просмотр отснятого материала.Эва тоже заняла свое место рядом с водительским, которое в тот моментпустовало. А вот Фемида не стала торопиться – приостановилась у дверей, делаявид, что стряхивает с сапога снег, а сама тем временем наблюдала за человеком,которому сегодня суждено умереть. Это занятие нравилось ей почти так же, какследить за Эвой. Смотришь на них, ничего не ведающих о своей участи, и смеешьсяпро себя, представляя, как удивились бы эти люди, узнав, что их судьбы ужепредопределены. И не Господом Богом, как они хотели бы думать, а Фемидой! Вотвзять ту же Эву. Уж как она трясется над своим лицом, как изнуряет телодиетами, а все для того, чтобы сохранить молодость и в сорок лет выглядеть надвадцать пять. Одного она не знает – до сорока она не доживет. Пусть спасибоскажет за последние годы, которые Фемида ей, можно сказать, подарила! Но не подоброте душевной, а потому, что, помня о пословице «Месть – это блюдо, котороеедят холодным», она остужала день за днем свою жгучую ненависть, ожидая, когдаона превратится в ледяную ярость. И вот момент настал! Теперь Фемида готоваоткушать обещанного судьбой деликатесного кушанья…

Ее размышления были прерваны окликом Ганди:

– Роднуля, чего застыла? Забирайся!

Фемида бросила последний взгляд на свою жертву и послушношагнула к машине.

Прошло два месяца с тех пор, как умер ее мальчик. За этовремя Аня смирилась с потерей, но боли внизу живота не позволяли до концазабыть о случившемся. А боли были страшными! Особенно в «критические дни»,тогда она каталась по топчану, воя и рыча, а Ленчик давал ей спазган, укрывалодеялом (которое она тут же сбрасывала) и ласково гладил по голове. Он вообщестал гораздо душевнее к ней относиться. Почти не бил, редко насиловал, зато всебольше беседовал с ней, интересно рассказывая о школьных делах. Иной раз онприносил Ане книжку, и они вместе читали. Еще Ленчик позволил ей рисовать. Далальбом, карандаши, ластик. Когда увидел, как здорово у нее получаются портреты,раздобыл где-то отличные краски и подарил их Ане.

Еще через два месяца Ленчик разрешил Ане иметь зеркало,расческу, зубной порошок и даже тюбик губной помады. Помада была ужасногоморковного оттенка, дурно пахла и моментально съедалась, но девушка и ей быларада. Но больше она радовалась книгам (ими Ленчик снабжал ее регулярно), своемуальбому для рисования и вязальному крючку. Да, ей презентовали пластмассовый(чтобы не поранила Ленчика!) крючок и тонкие (дабы не удумала на нихповеситься) полушерстяные нитки. А в придачу к этому журнал «Рукоделие», чтобАня научилась вязать.

И она научилась! По рисункам и описаниям смогла разобратьсяв хитрой науке рукоделия. И теперь на ее столике красовалась прекраснаясалфетка, на стене пестрый маленький коврик, а на подушке – узорчатаянакидушка. Вечерами обычно она тем и занималась, что вязала. А Ленчик,примостившись на облюбованный много месяцев назад порожек, читал ей вслух свойлюбимый роман «Война и мир». Если бы кто увидел эту пару со стороны, мог быпринять их за супругов, мирно коротавших вечерок, и лишь одно не вязалось свполне благополучной картиной – цепь на шее предполагаемой жены да, может быть,сам «семейный очаг», убогий, безоконный, мрачный и душный…

В эти месяцы Аня была если не счастлива, то вполне довольнажизнью. И Ленчик ей уже не казался таким уж монстром. Она даже начала егожалеть, списывая его неконтролируемые приступы ярости на издержки воспитания (онрос в доме деспотичной бабушки, которая порола его по поводу и без), аизвращенные сексуальные наклонности на плохую возбудимость и слабое здоровье (всвои сорок он был почти импотентом, и, чтобы расшевелить его естество,требовалось нечто большее, чем обычные ласки)! Если бы так дальше пошло, Аня,чего доброго, привязалась бы к нему, но в самой середине лета Ленчика какподменили. Целую неделю он ходил мрачнее тучи, срываясь на Ане по пустякам. Онотчитывал ее за любую провинность, неизменно наказывал за оброненную крошку. Ичитать он ей перестал. И смешные истории рассказывать, а если и заводилразговор о чем-то, то только об Аниных недостатках. Не понимая, чем вызванатакая перемена в его поведении, она изводила себя переживаниями, страшась того,что просто-напросто ему надоела, и теперь Ленчик решает, как от нее избавиться.Думать об этом было страшно, а не думать она не могла. Поэтому умирала отстраха перед неизвестным, но спросить Ленчика, права ли она в своихподозрениях, не решалась. Вот и мучилась!

Когда мучения стали мешать спать, а от вечных душевныхтерзаний появились боли в груди, Аня решилась на разговор.

– Что с вами? – спросила она Ленчика в тот момент,когда он, отхлестав ее по щекам за пролитую воду, собрался уходить ксебе. – Вы какой-то странный эти дни…

– Отстань, – грубо отрезал он.

– Может быть, у вас что-то случилось? Неприятности наработе или…

Он так на нее зыркнул, что Аня тут же замолкла. Минуту, а тои больше Ленчик сверлил ее глазами, затем брезгливо сморщился и процедил:

– Какая же ты все-таки уродина. Смотреть противно.

Услышать такое Аня никак не ожидала, так как уродиной онаникогда не была. Скорее напротив, имела очень привлекательную внешность.Конечно, многие месяцы заточения, страшные роды, смерть сына, болезнь, издевательства,плохое питание, отсутствие свежего воздуха сделали свое дело – она подурнела,но не настолько, чтоб на нее стало противно смотреть. Тем более в последнеевремя, когда у нее появилась возможность чистить зубы и мыть голову. Онаперестала выглядеть как бомжиха, превратившись в нормальную девушку.

– Я могу еще раз помыть голову, – робко предложилаАня. – И волосы уложить, как вы любите, в «девятый вал».

– Разве это поможет? – скривился он. – Тыпосмотри на себя! Полголовы черная, другая белая. Отвратительно!

Да, тут Ленчик не соврал. У Ани действительно волосы былидвухцветными: светлыми на концах и темно-русыми у корней (корней отрослосантиметров пятнадцать). Как все провинциальные красотки, Аня обесцвечиваласвои локоны, но в заточении у нее не было возможности подкрасить их, и не ее вэтом вина!

– Если вы купите мне краску, я приведу волосы впорядок, – сказала Аня, проглотив обиду.

– Высветлишь свои патлы, как все местные шлюшки? У вас,я знаю, это модно.

– Могу и в темный покраситься. Каштан или спелую вишню.Мне идут эти оттенки.

– Ей идут, – передразнил он. – Что быпонимала! – Настроение Ленчика портилось все больше, взгляд тяжелел, и Аняс нарастающим ужасом думала о том, что не видела его таким уже четыре с лишниммесяца. – И вообще, что ни делай, все равно останешься деревенскойкошелкой с гнилыми зубами и дряблым задом.