дураками», он математически доказал, что движение небесных тел несоизмеримо. Расположение планет относительно друг друга никогда не повторяется в точности. Поэтому астрологи, не имеющие точного образца в прошлом, не имеют и надежного основания для прогнозов[358].

В серии полемических памфлетов, направленных против астрологов и написанных в 1350-х годах и позже, Орем приводит и другие логические обоснования своего тезиса. Даже если круговращение небес действительно повторяется с точностью достаточной, чтобы строить на нем прогнозы, пишет он, расчеты астрологов все равно безнадежно неточны. Другие парижские ученые присоединились к его нападкам. Младший коллега Орема, опытный астроном из Германии по имени Генрих Сельдер, сосредоточился на таблицах, из которых астрологи брали свои данные. С особым усердием он высмеивал доктрину о Владыке года. Сама идея, будто Солнце, переходя в очередной звездный знак, способно кардинально изменить влияние другой планеты, – это полнейшая чушь, фыркал он. Сельдер развил аргумент Августина о непохожих судьбах двойняшек, рассказав историю о паре сросшихся близнецов. Они не только были зачаты, но и появились на свет в один и тот же миг, однако были совершенно непохожи друг на друга по характеру, к тому же один из них прожил немного дольше другого. Сельдер сделал вывод, что единственное, на что небеса действительно влияют, так это погода[359].

Эти напряженные дебаты опровергают стереотип, будто Средневековье было временем академического догматизма. Но даже скептики, подобные Орему и Сельдеру, не заходили так далеко, чтобы полностью отрицать влияние небес. Без ответа оставался вопрос: как же, в конце концов, осуществляется это небесное влияние? Надо понимать, что это был не единственный пример необъяснимого воздействия на расстоянии. Некоторые ученые предполагали, что тот же механизм лежит в основе загадочных свойств магнитов. При этом неоспоримое влияние небес на погоду, казалось, подразумевало, что здесь каким-то образом замешаны тепло и свет. Может, планеты влияют на дела земные с помощью тех же свойств, которые делают их видимыми?

Одна из теорий зрения предполагала, что планеты передают глазу крошечные образы самих себя. Альтернативная теория говорила о лучах, распространяющихся по прямой: с точки зрения геометрии подкупающая концепция, которая легко укладывалась в стройные диаграммы оксфордских учебников. Оксфордский магистр и епископ Линкольна Роберт Гроссетест позаимствовал учение о лучах у аль-Кинди, разрабатывавшего оптическую теорию в IX веке. Аль-Кинди написал трактат об астрологическом предсказании погоды, который был в ходу у математиков европейских университетов. Но для Гроссетеста искать какие-либо ответы у звезд – не считая признаков близкой перемены погоды – было занятием «тщетным и лукавым». «Юдициарные астрологи, – возмущался он, – сами обманываются и обманывают других. Их доктрины… дьявольское наущение, а их книги нужно сжечь». Это не мешало Гроссетесту с помощью своей теории лучей объяснять, почему в течение суток происходят прилив и отлив. Лучи, исходящие от Луны, утверждал он, отражаются от небес на дальнюю сторону Земли, поэтому воды стягиваются в двух направлениях одновременно[360].

Его ученик Роджер Бэкон вторил своему кумиру, но углублялся в детали и приходил к несколько иным выводам. Из третьей главы мы узнали, как геометрия объясняет, почему лучи, падающие под разными углами, формируют в глазу цельное изображение: дело в том, что лучи, падающие почти под прямым углом, оказываются мощнее всех прочих. Эта же теория, как считал Бэкон, объясняет и различные астрологические влияния. Бэкон представлял себе лучи, сходящиеся в заостренный конус. «На каждую точку земли, – объясняет он, – приходится вершина одного конуса, и каждая такая точка есть центр собственного горизонта». «Поэтому, – продолжает Бэкон, – близнецы в утробе приобретают разные черты, позже будут различаться по характеру, иметь разные склонности и заниматься в течение жизни разным ремеслом». Аналогия Бэкона между светом и влиянием небес с ее математически рассчитанными конусами лучей убедительно объясняла даже проблему сиамских близнецов. Но оставались вопросы, на которые пока не было ответа. Почему, вопрошали скептически настроенные философы, одни планеты горячи, а другие насылают холод?[361]

Бурно обсуждался и вопрос, как связаны сила воздействия планет и расстояние, на которое они отстоят от Земли. Птолемей предполагал, что действие планет в основном заключается в регулировании влияния Солнца и Луны. Фома Аквинский, напротив, доказывал, что чем ближе планета к высшей точке неба, тем она сильнее. Считалось, что сферы планет, которые двигаются по зодиаку медленнее Солнца, – такие, кому требуется больше года, чтобы вернуться в ту же точку орбиты, – располагаются за сферой Солнца. «Высшие» планеты (или внешние относительно Земли в современном представлении о Солнечной системе) Марс, Юпитер и Сатурн несли ответственность за долговременные и, вероятно, далеко идущие изменения. И, конечно, на погоду они тоже влияли. Джеффри Чосер высмеял юдициарную астрологию сразу после того, как кратко рассказал о ней «малышу Льюису». Но он же прибег к ливню космической силы, устраивая героям трагедии «Троил и Крессида» романтическую встречу:

В ту ночь стояла юная Луна

В созвездье Рака и вблизи Сатурна

С Юпитером; вдруг ливня пелена,

Обрушась наземь, зашумела бурно,

И дамам от испуга стало дурно[362][363].

Кроме того что планеты непосредственно управляли погодой, они могли спровоцировать события величайшей важности – особенно если две или даже все три высшие планеты сближались друг с другом. Одно такое тройное соединение случилось весной 1345 года. Как английские, так и французские астрологи предупреждали о нем заранее. Они заметили, что все три идущие одна за другой встречи: Марса с Юпитером, Марса с Сатурном и так называемое «великое соединение» Юпитера и Сатурна – должны произойти как раз перед весенним равноденствием, когда определяется характер грядущего года. В тех же числах ожидалось и лунное затмение. В качестве вероятных последствий астрологи называли голод и крупные политические перемены, серьезные и долговременные[364].

Тремя годами позже на Европу обрушилась черная смерть. Астрологи, естественно, тут же вспомнили о своих предсказаниях, словно самокритичные экономисты по итогам обрушения фондового рынка, – спрашивая себя, насколько успешно им удалось предвидеть это бедствие и все ли возможное они сделали. Один оксфордский профессор размышлял, вызвана ли пандемия звездами или же стала наказанием за грехи человечества. Он пришел к выводу, что «существуют серьезные свидетельства того, что мор наслал в первую очередь Господь, прибегнув к лунному затмению и великому соединению в качестве природного средства. Это моровое поветрие и иные последствия, – настаивал он, – были предсказаны заранее. И предсказание полностью основывалось на астрономических книгах»[365].

Персидский астролог Абу Машар, авторитетнейший специалист в вопросе великих соединений, был одним из тех, кого монахи Сент-Олбанса решили запечатлеть на окнах своего клуатра. Определенно служители церкви питали живой интерес к астрологии. Сент-олбанский летописец Матвей Парижский написал пособие по предсказанию будущего, которым пользовались и которое копировали его преемники. К книге прилагался вольвелл, маркированный вращающийся диск, который нужно было крутить, как колесо рулетки, чтобы получить случайное число. Это число на протяжении всей книги использовалось для получения ответов на самые разные будничные вопросы: о деньгах, путешествиях, вступлении в брак и так далее. Матвей отдавал себе отчет в том, что такой материал сомнителен с теологической точки зрения, но его это не особенно беспокоило. Безусловно, христиане обязаны следить за целостностью и непротиворечивостью своей веры, подчеркивал он. Но предсказание будущего не отрицает свободы воли, потому что «нет ничего неизбежного, если человеческая предусмотрительность способна это предотвратить». Гнев Божий, напоминал он своим читателям, можно отвести. Покоряться воле Божией в смиренной молитве – обязанность монахов[366].

Монахи других обителей заходили еще дальше: рискуя навлечь на себя гнев Божий, они практиковали магию. Астрологию от нее отделяла нечеткая граница. Сама по себе магия была неоднородной категорией: уже в Средние века слова вроде «магический» и «некромантия» служили собирательными терминами для ряда не связанных друг с другом практик. На одном конце спектра находилась «натуральная» (или естественная) магия, исследующая загадочные свойства природы. В одном учебнике говорилось, что жир, взятый у льва, отпугивает волков, а купание в ослином молоке придает коже сияние. На другом конце располагались практики,