самой. Все-то ты напортила, женщина. Попросила бы Шаммы по-человечески, он бы так не сделал», подумал Джума, подошел к мотоциклу, завел мотор и сказал Халиме-апе:

— Садитесь!

Та села сзади, Джума включил зажигание, завел мотоцикл, попробовал газ. Он обернулся на Халиму-апа, которая судорожно за него цеплялась, и сказал про себя: «Сиди крепко, Халима-апа, или я загоню этот мотоцикл, или посажу тебя на поезд».

Мотоцикл застрекотал, выпустил струю голубоватого дыма и, словно за кем-то в погоню, сорвался с места.

Джума в шлеме и очках кричал:

— Не волнуйся, Халима-апа, ты поговоришь с мужем. — А в душе ругал ее почем зря: «Все-то ты не так сделала, Халима-апа. Не понимаете вы Шаммы. Да, он пьет, но у вас он водки не просит и вам не предлагает. И вы ему не предлагайте, он злится, что вы его на бутылки меряете, а он тоже человек…»

Джума мог бы все это сказать и вслух, да не хотелось ему еще больше расстраивать Халиму. Еще успеется, скажу.

Наконец доехали до станции. Но раз началось невезение, то конца скоро не жди: на перроне им мигнули, удаляясь, огоньки последнего вагона.

— Говорила же я, что невезучая, поворачивай свой драндулет, — горько сказала Халима-апа.

— Нет, Халима-апа, ты еще плохо знаешь Джуму. Если я начал дело, то на полдороги не брошу…

Он зашел в какой-то дом на станции, попросил бензина и снова завел мотоцикл.

— Под лежачий камень вода не течет, Халима-апа, едем в город.

Женщина не поверила своим ушам: нет, каким надо быть нахалом, чтобы решиться ехать на этой тарахтелке в город!

По асфальту мотоцикл поехал мягче. И быстрее. Но Халиме казалось, что они стоят на месте, она то и дело кричала на ухо Джуме:

— Джума-джан, быстрее, быстрее!

— Что я могу поделать, не тянет больше, Халима-апа!

— Тянет, тянет, быстрее!

Джума смотрел то на спидометр, то на дорогу, а думал совсем о другом: мы тут несемся сломя голову, а вдруг там скажут — «Вы опоздали!» Это ведь не обычный разговор мужа с женой. Халима-апа, бедняжка, десять лет ждала этого приглашения, а теперь вдруг не поспеет.

И все же мотоцикл Тагана-ага выдержал все и привез их в город. Они пересекли несколько улиц и наконец подъехали к телеграфу. Джума, не дожидаясь, пока Халима-апа слезет с мотоцикла, ворвался на переговорный пункт и протянул телефонистке в наушниках вызов:

— Девушка, Джезказган должен быть, — сказала у него из-под руки подоспевшая Халима. — Там Ахмедьяр Омаров ждет. Соедините побыстрее!

Дежурная удивленно посмотрела на странную клиентку, взяла телеграмму, отложила в сторону и сказала:

— Ждите, я сама вас вызову!

— Легко сказать «Ждите!» — вздохнула Халима-апа. — Можно врача в поликлинике ждать. Можно в магазине очередь выстоять. Но как ждать сейчас? Она должна поговорить с мужем.

— Почему ждать, зачем ждать? — чуть не влезая в окошечко, запричитала она. — Он сам вызывал, в шесть часов пусть придет жена, сказал. Я Омарова, его жена, не видите разве — уже шесть часов, даже больше. Девушка, вы меня слышите? Я говорю…

— Ждите, тетенька, понятно? Ждите, — повторила телефонистка.

Ничего не было понятно Халиме-апе. Она и так уже десять лет ждет, и опять ждать?

Словно в поисках поддержки она огляделась по сторонам.

— Мы успели, Халима-апа, теперь не торопитесь, — успокоил ее Джума. — Отдохните немного, сейчас вас вызовут.

— Мы-то успели, чего только не натерпелись, чтоб успеть, а ей и дела нет…

— Ничего не поделаешь, раз сказали ждать, надо ждать…

— А я не хочу, почему эта девчонка заставляет меня ждать?.. Я согласна до завтра, до послезавтра ждать, только не из-за этой девчонки, а из-за Ахмедьяра.

Дежурная только улыбнулась. Как ни хорохорилась Халима-апа, пришлось ей подчиниться порядкам. На телеграфе стоял гул, и вдруг все стихло. Радио донесло: Медунцов! Львов — третья кабина… Медунцов! Львов — третья кабина… Оразова! Керки — сорок шестая кабина… Оразова! Керки — сорок шестая…

Каждый раз, когда называли очередную фамилию, Халима-апа смотрела с завистью. Ей все казалось, что сейчас кто-нибудь возьмет да и уступит ей очередь: «Иди, тетушка, поговори за меня». Но телеграф не автобус, свой разговор не уступишь.

И вдруг назвали ее имя.

— Омарова! Джезказган — тридцатая кабина!.. Омарова! Джезказган — тридцатая…

Халима-апа и стояла около тридцатой кабины, но, ничего вокруг не видя, заметалась по залу. Джума, улыбаясь, открыл дверь кабины.

— Теперь не спешите и разговаривайте, — сказал он, закрывая дверь снаружи.

Халима-апа сжала трубку, словно пожала теплую руку мужа и, не поднеся ее к уху, начала кричать:

— Алле, алле, Ахмедьяр!..

— Не торопитесь, сейчас соединю, — раздался в трубке голос дежурной.

— Деточка, да соединяй же побыстрее, что ты мучаешь… Навсегда соедини, — кричала Халима-апа дрожащим голосом. Ее уже соединили с Джезказганом, а она все продолжала кричать:

— Алле, алле… И наконец…

— Ой, как сердце бьется, ничего не слышу, что делать? — крикнула она и позвала Джуму, стоявшего около кабины.

И вдруг в трубке раздался голос.

— Ахмед, Ахмедьяр! Это ты? — закричала Халима-апа.

Ее голос был слышен во всем зале, и Джума, застеснявшись, отошел в сторону. А Халима-апа все кричала в трубку:

— Да, Ахмедьяр, это твоя жена Халима… Халима, говорю… жена твоя… Зохра-джан тоже привет передавала… Сама хотела прийти, да боится, что заплачет, как голос твой услышит… Что? Слушаю, Ахмед… Что?

Хоть Джума стоял в отдалении, но какие-то слова долетали до него. Вдруг лицо Халимы-апа помрачнело и сразу постарело. Джума вскочил. «Кажется, что-то нехорошее случилось», — подумал он. Лицо женщины покрылось потом, трубка выпала из рук, и она, пошатываясь, вышла из кабины.

Подбежавший Джума еле успел подхватить ее и усадить на стоявшую рядом скамейку. Потом побежал в кабину, услышал: «Алло! Алло! Халима!» Он молча послушал, потом не выдержал:

— Тьфу, сволочь! — и повесил трубку. — Еще мужчиной называет себя, подлец!

Когда Джума вышел из кабины, Халимы-апа на скамейке не было. Уйдя с телеграфа, она словно ребенок, только-только начинающий ходить, побрела неверными шагами по огромной улице. Не замечая никого и ничего вокруг, Джума побежал за ней. Резко завизжали тормоза… Джума из последних сил оттолкнул Халиму-апа…

С воем приехала «Скорая помощь», Джуму положили на носилки и увезли.

— И что ты бродишь по дороге? Куда спешила? Не могла по переходу перейти?..

Услышав эти упреки, Халима-апа, сидевшая на тротуаре, обхватив голову руками, спросила:

— Скажите, что случилось?

— Что случилось, спрашивает! Да если бы не тот парень, лежать бы тебе сейчас в морге. Чуть детей сиротами не оставила!

Когда Халима-апа приехала в больницу, она поняла, что Джуме очень плохо. Всю ночь она пробегала около корпуса, где лежал Джума. Что