Там карминово-красный гранат собирать будут девичьи руки,

А глаза этих дев будут слаще любой сладкой дыни.

— Ну как? — Джума вопросительно взглянул на ребят.

Те пожали плечами. Базар то краснел, то бледнел, ему вдруг показалось — никто не верит, что это его стихи. И он выкрикнул:

— Клянусь, я это сам написал, у меня черновик есть.

Деликатный Таган-ага поддержал его и на этот раз:

— Мы верим, сынок, верим, ты молодец, настоящий поэт.

— Стойте, стойте, — сказал Джума и вытащил из конверта бумажку. — Слушайте дальше.

— «Уважаемый Базар Байханов…»

— Что-что? — закричал сиплый Берды, — уважаемый, говоришь? Ну-ка, прочти еще раз!

— Да слушай ты, Берды, раскрой пошире свои уши и слушай внимательно, — сказал Рустам, которому не терпелось услышать, что в письме.

Но Джума не спешил, он еще больше подзадоривал ребят. Торжественно, сопровождая чтение жестами, он продолжил:

— «Уважаемый Базар Байханов, мы печатаем ваше стихотворение «Вершина» с небольшими сокращениями…»

Базар незаметно для самого себя подошел к Джуме вплотную. Потом обернулся к Берды, как бы говоря: «Что, поверил?» А Джума продолжал читать:

— «Посылаем вам два экземпляра газеты. Желаем успеха. Заместитель главного редактора «Яш коммунист» Мурадов».

Газеты переходили из рук в руки. Таган-ага поднес письмо к самым глазам. Сиплый Берды несколько раз перечитал стихотворение.

Джума схватил одну газету, сказал, что знает, где ее повесить, и убежал.

— Не забудь по дороге показать Зохре! — крикнул ему вслед Рустам. И Джума сник. Он проиграл, а Базар победил, стал первым. Девушки любят поэтов, и теперь она полюбит Базара, — думал он. И все равно радовался за друга. Напечатали в республиканской газете. Заместитель главного редактора пишет «уважаемый»…

Лапша, и правда, стала уже почти тестом, но никто этого не замечал: все только и говорили, что о письме. Так, машинально, ребята и съели всю лапшу.

* * *

После ужина Джума решил полежать. И ему приснился сон.

…В Караджаре садится самолет, забирает Базара и взлетает. Вместе со всеми Джума кричит, машет руками, но Базар их не слышит. Самолет доставляет его в Ашхабад — город утопает в цветах. На улицах, на балконах высотных домов — кругом алые розы, весь город благоухает. И все жители города спешат к памятнику Махтумкули: там будут состязаться поэты. Седовласые стихотворцы и юные сочинители — все читают стихи. И еще краше становится город. И Джума тоже будто бы там и очень удивлен. Вдруг все аплодируют кому-то, громко приветствуют. Это народ, подняв Базара на руки, вносит его на трибуну. Базар не похож на себя: солидный, во фраке, с бабочкой, точно дирижер.

Он читает стихи, то самое стихотворение о Машат-Мисриане, напечатанное в газете.

— Слава Базару Байханову!

— Долгих лет жизни тебе, поэт! — раздаются крики.

Джума выдвигается вперед, тянет руку, хочет поздороваться с другом, но ему никак не протиснуться через толпу, он не в силах даже шелохнуться.

— Пустите меня, это мой друг, мы вместе строим мост! — кричит Джума, но его никто не слышит. А голос Базара все громче и громче. Джуме кажется, что вот-вот оживет памятник Махтумкули и скажет: «Ступай, сынок, да будет светлым твой путь!» И тут откуда ни возьмись появляется Зохра с охапкой цветов. Народ расступается перед ней.

— Зохра, Зохра! — кричит Джума.

Но она, не обращая на него внимания, идет к Базару.

— Зохра, я здесь, Зохра!..

Джума просыпается от собственного крика. В комнате тихо. Рустам и сиплый Берды крепко спят. Только Базар полулежит на подушке и при слабом свете пишет стихи…

* * *

«Где человек, там событие», — не зря это сказано. В Караджаре тоже не жили без событий. Стихи Базара в газете, экскурсия в Мадов и Машат-Мисриан — разговоров об этом хватило на несколько дней.

Вот и сегодняшний день в Караджаре начался радостной вестью. Близилась зима, а в душе у Халима-апы цвели розы: она получила вызов на переговорный пункт. Десять лет назад разбилась ее семья, и вот вскоре Халима-апа раз и навсегда перестанет слышать упрек «безмужняя». И у Зохры появится отец. Этой надеждой Халима-апа жила почти десять лет. Воскресенье казалось ей страшно далеким. От нетерпения она то залезала в кабину автокрана, то вылезала, каждый час подходила к ребятам. Таган-ага улыбался и сочувствовал ей.

— Халима-апа, а вдруг вы услышите голос мужа и упадете в обморок? — шутил Берды.

А Базар говорил:

— Халима-апа, передайте своему мужу привет от караджарского поэта, он, наверное, читал газету.

— Халима-апа, вы так помолодели, прямо невеста, муж вас и не узнает! — вставлял свое словечко Рустам.

Она не обижалась.

— Думаете, я старая? Вот вернется Ахмедьяр, рожу ему сына, — весело смеясь, говорила она.

Джума не вмешивался в эти разговоры, а про себя думал: эх, если бы все женщины были так верны мужьям!

— Зохра-джан, поедем вместе, поговорим с отцом. Ты, наверное, соскучилась по нему, да и он тоже, — всякий день уговаривала дочку Халима-апа.

— Нет, мамочка, я не поеду. Боюсь, услышу голос отца и заплачу… Скажи за меня, что хочешь, сама, — неизменно отвечала она, и ее огромные глаза наполнялись слезами.

И вот наступило воскресенье. Рано утром Халима-апа пришла, разрядившись в пух и прах: модные сапоги, пальто с норкой, на голове блестящий платок.

Обычно по воскресеньям ребята спали до полудня, но сегодня проснулись рано и пошли провожать Халиму-апа. Даже Таган-ага не смог усидеть дома.

— Счастливо тебе доехать и вернуться, передавай привет мужу, — напутствовал он женщину.

Но подвел Шаммы. Опять заставил себя ждать, а когда появился, взял да и свернул на другую улицу. Халима-апа растерянно опустилась прямо на землю.

— Как говорят, задумал сирота поесть, а у него носом кровь пошла. Вечно мне не везет. Несчастливая моя головушка, — запричитала она. — И почему я пешком не пошла, как только получила телеграмму, уже бы там была…

Зохре стало жаль мать, и тоже заплакала. Ребята не находили слов, чтобы успокоить их обеих, они смотрели вслед машине и недоумевали, в чем же дело, почему Шаммы так поступил.

— Бывают же среди людей такие негодники, — высказался наконец Таган-ага.

Всем было жаль Халиму-апа, но никто не знал, чем ей помочь. Джума сбегал домой, оделся и вышел:

— Таган-ага, дайте мне ключ от вашего мотоцикла.

— Что ты хочешь делать? — сказал бригадир, отдавая ключ. — А может, Шаммы не знает, что он должен ехать?

— Знает. Даже Давид Моисеевич ему сказал. Я своими ушами слышал, — сказал Рустам.

— И я с ним говорила, — всхлипнула Халима, — даже пообещала ему на бутылку, если обратно отвезет…

Джума с жалостью посмотрел на женщину. «Эх ты, оказывается, вся беда в тебе