– Мне это имя тоже показалось знакомым – подтверждает папа. – Хотя он работал здесь задолго до меня… Посмотрим, что я смогу выяснить. Возможно, он был внештатным сотрудником. Статья написана о Шейле?

– Нет. Похоже на какую-то подборку фактов. В ней не упоминается имя Шейлы. Ах да, – внезапно вспоминаю я. – Не мог бы ты расшифровать для меня стенограмму на четвертой фотографии?

– Да, я отметил это. К сожалению, это похоже на систему записи Питмана. Я могу расшифровать только стенографию по системе Тилайна. Но я поспрашиваю. Кто-то из старших коллег может знать ее.

– Спасибо, папа. – Я ощущаю укол раскаяния. – Прости, что прошу тебя об этом. Ты, должно быть, и так забегался… Когда ты заканчиваешь работу?

Я бы хотела, чтобы он нашел себе хорошую девушку. Я беспокоюсь, что он слишком много работает.

– Тебе не нужно извиняться за то, что ты просишь меня о чем-то, – мягко отвечает он. – И я уже скоро пойду домой. Да, и еще, Сафф: если тебя будут доставать репортеры, просто скажи им, что Юэн Катлер из «Миррор» – твой отец. Это заставит их отстать.

Я заканчиваю разговор, чувствуя себя лучше. Потом встаю и выглядываю в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое оставшихся журналистов уходят вниз по холму.

* * *

Я снова звоню маме на мобильник, но ответа нет. Это уже третья попытка с тех пор, как уехали детективы. Мои внутренности грызет тревога. Мама всегда берет трубку, когда я звоню. Что, если с ней что-то случилось? Что, если она встретилась с Аланом Хартоллом, а тот оказался не просто стариком, а буйным психопатом? Мама так увлекается, что не думает об опасностях. Она считает себя неуязвимой. Бабушка рассказывала мне истории о том, как мама возвращалась из города автостопом, когда была подростком, и я знаю, что она рассказывала мне эти истории как предупреждение, чтобы обезопасить меня, но ей не стоило беспокоиться. Я бы никогда не стала такой безответственной.

Оставляю голосовое сообщение, прося маму срочно позвонить мне, что у меня есть новости. Но к восьми часам вечера она все еще не выходит на связь.

Солнце садится, последние закатные лучи пробиваются сквозь лес позади сада. Внутри коттеджа темно и мрачно, но включать свет еще рано. Том пишет сообщение, что он едет на поезде в 18:34, так что должен быть здесь в ближайшие полчаса. Я иду на кухню, завариваю чай «Ред буш» и прислоняюсь к уродливому кухонному гарнитуру, утешаясь тем, что у меня есть Снежок, который уже улегся на мои босые ступни. Мне становится все больше не по себе. Реальность подкидывает новые сюрпризы. Не только трупы – хотя и это плохо, – но и частный детектив, который приходил утром, и его настойчивые попытки убедить меня в том, что у бабушки есть какая-то информация, которую его клиент хочет вернуть. Я еще раз просмотрела бабушкины коробки, но там нет ничего, что было бы настолько важным, чтобы кто-то нанял частного детектива.

Бабушка. Поскольку я ничего не могу ему ответить, он может обратиться к ней. Я опускаю кружку так резко, что жидкость выплескивается через край на стойку, достаю из кармана мобильный – и звоню в дом престарелых.

– «Элм-Брук», Джой Роббинс слушает.

– Джой, здравствуйте! Это Саффи, внучка Роуз Грей.

– О, привет, Саффи, как дела?

– Никто не пытался связаться с вами по поводу бабушки? В частности, некий мистер Дэвис?

– Э-э… Нет, кажется. А что?

– Сюда приходили несколько человек, им нужны были сведения о бабушке. Этот мистер Дэвис обратился ко мне, сказав, что он частный детектив, и я просто хотела убедиться, что он не побеспокоит ни вас, ни бабуш ку и не придет в дом престарелых навестить ее.

– А, ясно… Странно это. Но не волнуйтесь, – говорит она. Ее резкий, отрывистый голос становится обнадеживающе официальным. – Мы не пускаем к себе посторонних.

– Спасибо. А если кто-то придет и попросит о встрече с ней, можно будет сначала связаться со мной?

– Конечно.

– Спасибо. И еще: как бабушка? Я все равно приеду к ней завтра, но…

– Она в порядке. Сегодня мысли у нее немного путались. Она постоянно называла меня Мелиссой.

– Мелиссой?

Джой смеется.

– Должно быть, я напоминаю ей кого-то, кого она когда-то знала, вот и все. Многие наши постояльцы так делают. Увидимся завтра.

Когда я заканчиваю разговор, раздается стук в дверь, и я чуть не роняю телефон от испуга. Затем слышу, как поворачивается ключ в замке, голос Тома зовет Снежка, и у меня от облегчения подгибаются колени.

Это просто смешно. Я вся на нервах. То, что я весь день была одна в доме, заставило меня тревожиться из-за ерунды.

* * *

Том не успел снять мотоциклетный шлем, в котором он выглядит нелепо; на его лице отражается потрясение, когда я бросаюсь ему в объятия.

– Эй, что случилось?

Я веду его в гостиную. Том садится на диван и сдирает шлем. Волосы у него прилипли к голове. Он молча смотрит на меня, пока я нервно расхаживаю по комнате, вываливая все, что произошло сегодня. Когда заканчиваю, он смотрит на меня, и его глаза яростно сверкают.

– Кем, мать его, возомнил себя этот Дэвис? Я его прикончу, честное слово!

– Том…

– Как он посмел так напугать тебя?

– Меня больше волнует, на кого он работает. Он не сказал мне, какой информацией, по его мнению, должна располагать бабушка… – Я вздыхаю. – Не знаю; такое ощущение, что это просто какой-то снежный ком. Одно жуткое открытие за другим. Мы как будто плутаем, вляпываемся все глубже в дерьмо, не зная полной картины. А теперь мама рванула в дурацкий Бродстерс, чтобы встретиться с человеком, который может быть, а может и не быть настоящим Аланом Хартоллом, и от нее нет никаких вестей, а наш задний сад – это место преступления, и не надо мне рассказывать про журналистов! Я не могу выйти из дома, чтобы на меня кто-нибудь не набросился. Я чувствую себя как под домашним арестом!

Переводя дыхание после этой длинной тирады, я падаю на диван рядом с Томом и утыкаюсь лицом в ладони; мои плечи вздрагивают.

– Лучше бы мы остались в Кройдоне, – говорю я. Слезы текут по щекам, просачиваются сквозь пальцы и падают на джинсы. – Я устала от всего этого, Том. Это должно было стать новым началом для нас. Для ребенка… Я даже не хочу больше заходить в эту маленькую спальню, зная,