Чуть ли не с фанфарами прибыла моя спаржа; ее приготовили прямо при мне на небольшой медной сковороде с подогревом. Побеги были выложены в идеальном порядке – все одинаковой длины, друг рядом с другом. Спаржа была слегка посыпана крошками поджаренного на масле хлеба и сыром фонтина, поджаренным до хрустящей золотисто-коричневой корочки. Метрдотель собственноручно подал мне спаржу с серебряной вилкой и ложкой и сверху слегка посыпал ее тертой цедрой лимона.

– Bon appétit[106].

Да уж, действительно.

Даже если б мой отец сумел заработать миллион долларов, он все равно не стал бы есть в «La Belle Epoque». Он вообще считал рестораны абсолютным выражением богомерзкой бессмысленной траты денег. Из всех роскошеств, которые вы могли приобрести за собственные деньги, ресторан предоставлял меньше всего возможностей продемонстрировать ваше богатство. Меховую шубу, по крайней мере, можно было носить зимой, спасаясь от холода; серебряную ложку можно было расплавить и продать ювелиру. Но бифштекс из вырезки? Режешь его на кусочки, жуешь, глотаешь, вытираешь рот и бросаешь салфетку на тарелку. Вот и все. А эта спаржа? Да мой отец скорее забрал бы двадцатидолларовую банкноту с собой в могилу, чем потратил бы ее на какое-то пижонское кушанье из травы, посыпанной тертым сыром!

Но для меня обед в хорошем ресторане, безусловно, был огромным удовольствием. Самой высшей точкой цивилизации. Для чего же еще нужна цивилизация, если не для того, чтобы продемонстрировать власть интеллекта над тяготами жизни (связанными с необходимостью обеспечить убежище, добыть пропитание и, наконец, просто выжить) и его способность насладиться чем-то изысканным, утонченным (например, поэзией, новой сумочкой и высокой кухней)? Столь далеким от будничной жизни оказывался подобный эксперимент в мире, где все уже прогнило до основания, что человеку для поднятия духа было вполне достаточно такого вот замечательного обеда. Так что если у меня когда и бывало на карточке двадцать свободных долларов, то я тратила их именно на такие вещи – на те несколько часов, которые провела в элегантной, изысканной обстановке, на те мгновения, которые никак нельзя заложить в ломбарде.

Когда официант унес оставшуюся спаржу, я поняла, что пить второй бокал шампанского мне явно не следовало, и решила посетить дамскую комнату, чтобы освежить лоб холодной водой. Отыскав под столом левую туфлю, я сунула в нее ногу, но, сколько ни шарила правой ногой, второй туфельки найти так и не сумела. Я заволновалась и попыталась действовать обеими ногами, но и это беспорядочное исследование пространства под столом результата не дало. Испуганно поглядывая по сторонам, я принялась пальцами правой ноги описывать некие концентрические круги, стараясь дотянуться как можно дальше, но при этом сохранить нормальную позу. Однако у меня по-прежнему ничего не получалось, и я уже начала сползать со стула, когда кто-то спросил:

– Вы мне позволите?

Это был тот пожилой джентльмен в галстуке-бабочке, что сидел за столом напротив.

И, прежде чем я успела что-то ему ответить, он с легкостью присел на корточки и тут же выпрямился, держа на раскрытой ладони мою туфельку. Затем поклонился с церемонностью королевского регента, подающего Золушке хрустальный башмачок, и незаметным движением спрятал туфлю за корзинкой с хлебом. Я моментально убрала ее со стола и бросила на пол.

– Спасибо вам большое! С моей стороны это было ужасно неприлично!

– Вот уж ничуть, – возразил он и, указывая на свой столик, сказал: – Вы уж нас с женой извините, мы, наверное, слишком пристально на вас смотрели, но вы показались нам совершенно очаровательной. И они тоже.

– Кто «они», простите?

– Ваши горошки.

В этот момент принесли мое entrée, и пожилой джентльмен с добрыми слезящимися глазами сразу же ретировался, а я принялась методично кромсать свою добычу. Но, съев всего несколько кусочков, поняла, что одолеть это кушанье я не в силах. Над тарелкой витал пьянящий аромат трюфелей, еще более путая мои мысли и чувства, и я уже была почти уверена, что если проглочу еще хотя бы кусочек этого проклятого цыпленка, то съеденное наверняка вернется обратно. Когда же по моему настоянию половину цыпленка унесли прочь, я по-прежнему не сомневалась, что «возвращения» съеденного мне не избежать.

Я поспешно бросила на стол несколько банкнот и вскочила, не дожидаясь, пока официант отодвинет от меня столик. Разумеется, при этом я опрокинула бокал красного вина, которое вроде бы и не заказывала. Краем глаза я успела заметить, что той пожилой паре принесли суфле, и дама-суфражистка как-то растерянно от него отмахнулась. Возле двери я встретилась глазами с каким-то несчастным кроликом, изображенным на одной из картин. Мне показалось, что он похож на меня: он свисал с крюка, подвешенный за лапки головой вниз.

Выскочив на улицу, я бросилась в ближайший закоулок, прислонилась к кирпичной стене и осторожно вздохнула. Даже в таком состоянии я не могла не оценить поэтическую справедливость происходящего. Если меня сейчас вырвет, мой отец с мрачным удовлетворением посмотрит с небес на месиво из спаржи и трюфелей и скажет: вот она, твоя власть интеллекта над тяготами жизни.

Кто-то положил руку мне на плечо.

– С вами все в порядке, дорогая?

Это была та суфражистка. Ее муж вежливо держался поодаль и с сочувствием наблюдал за нами полными слез глазами.

– По-моему, я несколько переусердствовала, – сказала я.

– Это все их ужасный цыпленок с трюфелями. Они так им гордятся, а мне это кушанье кажется просто отвратительным. Вам не кажется, что было бы лучше, если б вас стошнило? Тогда вперед, дорогая, не стесняйтесь. Если хотите, я могу подержать вашу шляпу.

– Ничего. Спасибо. Мне уже лучше. Сейчас все пройдет.

– Меня зовут Хэппи Доран, а это мой муж Боб.

– Кэтрин Контент.

– Контент! – с удовольствием повторила миссис Доран, словно хорошо знала мою фамилию.

Почувствовав, что все, кажется, обошлось, мистер Доран осмелился приблизиться к нам и спросил:

– Вы часто бываете в «La Belle Epoque»?

Такое ощущение, словно мы все еще были в зале ресторана, а не стояли в каком-то подозрительном закоулке.

– Нет, сегодня впервые.

– Когда вы пришли, мы решили, что вы кого-то ждете, – сказал он. – Если бы мы знали, что вы будете обедать одна, то непременно пригласили бы вас к нам присоединиться.

– Роберт! – одернула его миссис Доран и повернулась ко мне. – Мой муж просто представить себе не может, чтобы молодая женщина предпочла обедать в одиночестве.

– Ну, не всякая молодая женщина, – возразил мистер Доран.

Миссис Доран рассмеялась и сердито на него посмотрела.

– Ты просто ужасен!

Она снова повернулась ко мне и предложила:

– По крайней мере, вы позволите нам отвезти вас