– Могу я вам чем-то помочь? – спросил кто-то в пятый раз с тех пор, как я вошла в магазин.

Я обернулась и увидела перед собой женщину лет сорока пяти в деловом костюме – жакет и юбка – и в очках, стоявшую на почтительном расстоянии от меня. У нее были чудесные рыжие волосы, стянутые на затылке в конский хвост, что делало ее похожей на старлетку, играющую роль старой девы.

– Нет ли у вас чего-нибудь… поярче? – спросила я, и миссис О’Мара – так звали рыжую даму – проводила меня к мягкому, как подушка, дивану.

Там она принялась задавать мне вопросы насчет моих размеров, моих любимых цветов и списка вещей, которые я хотела бы приобрести. А затем исчезла, но вскоре вернулась, и за ней следовали две помощницы с целой коллекцией самых разнообразных платьев. Миссис О’Мара рассказывала мне о достоинствах каждого, а я с удовольствием пила кофе, поданный в тонкой фарфоровой чашечке. Каждое мое замечание относительно платьев (слишком зеленое, слишком длинное, слишком невыразительное) одна из девушек старательно записывала. В итоге я почувствовала себя кем-то вроде старшего менеджера фирмы «Бендел», утверждавшего весеннюю коллекцию. Но не чувствовалось ни малейшего намека на то, что деньги вскоре перейдут из одних рук в другие. Во всяком случае, уж точно не в мои.

Как профессиональный продавец, знающий себе цену, миссис О’Мара самое лучшее приберегла напоследок; это было белое платье в мелкий синий горошек с короткими рукавами; к нему прилагалась подходящая шляпка из той же ткани.

– Платьице, конечно, весьма забавное, – прокомментировала миссис О’Мара, – но интеллигентно забавное, элегантно забавное.

– А оно не… чересчур деревенское?

– Как раз наоборот! Это платье задумано для города, для прогулок на свежем воздухе. Оно прекрасно подойдет для Рима, Парижа и Милана. Но только не для штата Коннектикут. Деревенским такое платье не нужно. А вот нам подойдет.

Я выдала себя, склонив голову набок.

– А давайте его примерим, – сказала миссис О’Мара.

Платье сидело практически идеально.

– Потрясающе! – искренне восхитилась она.

– Вы так думаете?

– Уверена. К тому же вы сейчас босиком, без туфель, но если и при этом платье выглядит так элегантно, тогда…

Мы с ней стояли рядом, невозмутимо поглядывая в зеркало. Я чуточку повернулась и приподнялась на цыпочки. Подол слегка колыхнулся над коленями. Я попыталась представить себя босой на Испанской лестнице[100], и мне это почти удалось.

– Замечательно! – призналась я. – Но я вот все думаю: насколько же лучше это платье смотрелось бы на вас. Ведь у вас такой чудесный цвет волос.

– Осмелюсь дать вам маленький совет, мисс Контент: точно такой же цвет волос вы с легкостью обретете у нас на втором этаже.

* * *

Через два часа с рыжими, как у ирландки, волосами я вышла из «Бендела» и взяла такси до Вест-Гринвич-Виллидж, где находился ресторан «La Belle Epoque». Еще несколько лет должно было пройти до той поры, когда французские рестораны окажутся на пике моды, но «La Belle Epoque» давно уже стала излюбленным местом для экспатриантов, когда бы они ни вернулись на родину. Это был маленький ресторанчик с обитыми тканью банкетками и развешанными на стенах натюрмортами в духе Шардена[101], на которых были изображены различные предметы сельской кухни.

Спросив мое имя, метрдотель спросил, не желаю ли я, пока буду ждать, выпить бокал шампанского. Было только семь часов, так что занятой оказалась лишь половина столиков.

– Ждать чего? – спросила я.

– Разве у вас здесь не назначена с кем-то встреча?

– Пожалуй, нет. Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.

– Excusez-moi, Mademoiselle[102]. Вот сюда, пожалуйста.

И он стремительно прошел в обеденный зал, на долю секунды задержавшись возле столика, накрытого на двоих, и двинулся дальше. Остановился он возле одной из банкеток, с которой я могла видеть все вокруг. Решив, что устроил меня достаточно удобно, он ненадолго исчез и вскоре появился с обещанным шампанским.

– За то, чтобы выбраться из колеи! – Этот тост я провозгласила для себя самой.

Новые темно-синие туфли были еще немного тесноваты, и я, спрятав ноги под низко свисавшей скатертью, скинула их с ног и с наслаждением размяла пальцы. Затем я вынула из нового синего клатча пачку сигарет, и тут же надо мной склонился невесть откуда взявшийся официант с зажигалкой из нержавеющей стали. Это вполне соответствовало моему настроению, и я неторопливо извлекла сигарету из пачки, а он по-прежнему нависал надо мной, неподвижный как статуя. Лишь когда я затянулась, официант позволил себе выпрямиться, удовлетворенно щелкнул зажигалкой и осведомился:

– Не хотите ли ознакомиться с меню, пока ждете?

– Я никого не жду.

– Pardon, Mademoiselle[103].

Он щелкнул пальцами юнцу, приводившему в порядок соседний столик. Затем снова склонился надо мной и, пристроив меню на согнутую в локте руку, стал указывать мне на названия блюд, сообщая, каковы их достоинства. Все было очень похоже на то представление, которое миссис О’Мара проделала с платьями. Все это лишь придало мне уверенности в себе; раз уж я собралась хорошенько растрясти собственные сбережения, тогда я точно на правильном пути.

Ресторан не спеша оживал. Заняли несколько столиков. Кому-то уже подали коктейли, кое-кто уже закурил. Все здесь делалось спокойно, методично, с полной уверенностью в том, что к девяти часам здесь будет так оживленно, словно это центр вселенной.

Я тоже постепенно приходила в себя. Мне принесли второй бокал шампанского, и я потихоньку пила вино, наслаждалась вкусом канапе. Затем я выкурила еще одну сигарету и заказала вновь подошедшему ко мне официанту бокал белого вина, гратен из спаржи и в качестве entrée[104] фирменное блюдо ресторана – цыпленка-пуссен[105] с начинкой из черных трюфелей.

Когда официант поспешил прочь, я в очередной раз заметила, что пожилая пара, сидевшая напротив, то и дело с одобрительной улыбкой на меня поглядывает. Он был невысоким, коренастым, с изрядно поредевшими волосами и молочно-белыми глазами, которые, казалось, готовы были пустить слезу при малейшем проявлении чувств. На нем был дорогой двубортный костюм и галстук-бабочка. Она – на добрых три дюйма выше мужа ростом – была одета в элегантное летнее платье. Волосы у нее были кудрявые, а улыбка удивительно милая. Мне показалось, что она из тех, кто на переломе века за обедом развлекал приятной беседой епископа, а потом выходил на улицы, чтобы возглавить марш суфражисток. Она подмигнула мне и даже, кажется, слегка помахала рукой; я тоже ей подмигнула и тоже вроде бы помахала