Памела собирается уходить. Она… – мисс Маркхэм запнулась и сказала по слогам каким-то очень странным тоном: – Она бе-ре-мен-на!

Возможно, впрочем, ей просто хотелось особо подчеркнуть это важное слово.

Известие о беременности, может, и послужило бы поводом для празднования в густонаселенных кварталах Бед-Стай[97], где выросла Памела, но здесь оно никаких восторгов не вызвало. Я постаралась придать своему лицу выражение глубокого изумления, как если бы только что узнала, что мою коллегу поймали при попытке ограбить кассу. А мисс Маркхэм продолжала:

– Вы свою работу выполняете безупречно. И блестяще владеете правилами английской грамматики. А ваше поведение и форма общения с партнерами могут служить для других примером.

– Благодарю вас.

– Сначала казалось, что ваши навыки в стенографии не так хороши, как в печатании на машинке, но в последнее время вы значительно преуспели и в этом умении.

– Да, я поставила перед собой такую цель.

– И весьма достойно с этим справились! Я также заметила, что ваши знания кредитного и имущественного законодательства приближаются к уровню некоторых наших младших юристов.

– Надеюсь, вы не сочтете меня излишне самонадеянной?

– Ни в коем случае.

– Я поняла, что можно гораздо лучше обслуживать наших клиентов и работать с партнерами фирмы, если понимаешь суть проблемы.

– И вы совершенно правы.

Мисс Маркхэм немного помолчала, потом с особым выражением сказала:

– На мой взгляд, Кэтрин, вы являетесь квинтэссенцией духа фирмы «Куиггин». Я рекомендовала вас повысить и назначить – вместо Памелы – руководителем вашего отдела, то есть старшим клерком.

Это прозвучало как «клэрком».

– Как вам известно, старший клерк – все равно что первая скрипка в оркестре. У вас будет гораздо больше возможностей для, так сказать, сольного исполнения – а точнее, у вас будет соответствующая именно вам доля сольных исполнений. Однако вам придется также служить примером для других. Если я и являюсь дирижером нашего маленького оркестра, я все же не могу постоянно следить за каждой девушкой, и они наверняка будут обращаться за советом именно к вам. Я думаю, нет нужды говорить, что ваше продвижение по службе произойдет одновременно с соответствующим повышением в зарплате, а также, разумеется, с повышением вашей ответственности и профессионального статуса.

Мисс Маркхэм остановилась и вопросительно приподняла брови; это означало, что теперь она готова выслушать мои комментарии. Я, естественно, с профессиональной сдержанностью поблагодарила ее, и она пожала мне руку, а я про себя подумала: Вот она, квинтэссенция духа «Куиггин»! Ведь она беседовала со мной почти по-соседски! И так удивительно приятно!

Выйдя из офиса, я пешком прошла довольно далеко в сторону центра города, чтобы сесть на поезд на остановке «Саут Ферри», но ни в коем случае не проходить мимо окон кафе «Бранниган». С залива наплывала вонь протухших устриц, словно устрицы у побережья Нью-Йорка, зная, что в этом месяце, в названии которого нет буквы «р»[98], никто их есть не собирается, попросту решили покончить с собой и выбросились на берег.

Когда я садилась на поезд, какой-то долговязый дуболом в комбинезоне, перебегая из одного вагона в другой, случайно выбил у меня из рук сумку; а когда я наклонилась, чтобы поднять ее, моя юбка разорвалась по шву. В общем, сойдя на своей станции, я купила пинту ржаного виски и свечку, чтобы потом прилепить пробку.

К счастью, я успела уже выпить полбутылки, с ходу пристроившись к кухонному столу, и не успела снять ни туфли, ни чулки, потому что, когда я встала, чтобы быстренько поджарить себе яичницу, налетела на стол, опрокинула бутылку и удивительно ловко разлила виски по всей кухне. Проклиная Бога так, как это сделал бы мой дядя Роско – в стихах, – я кое-как убрала лужу тряпкой и плюхнулась в отцовское кресло.

Какой день в году у вас самый любимый? Это был один из тех бессмысленных вопросов, которые мы тогда, в январе, задавали друг другу в клубе «21». Самый «снежнейший» – так сказал Тинкер. Любой из тех, который я провела не в Индиане, сказала Ив. А что ответила я? Я назвала день летнего солнцестояния. Двадцать первое июня. Самый долгий день в году.

А что, вполне остроумный ответ. Во всяком случае, так мне показалось тогда. Но, размышляя на холодную голову, я вдруг поняла, что назвать любой день июня, когда тебя спрашивают, какой день в году ты любишь больше всего, – это и определенная смелость, и некий особый шик. Такой ответ предполагает, что твоя личная жизнь наполнена такими потрясающими событиями, а твое владение собой настолько непоколебимо, что единственное, на что ты можешь надеяться, – это чуть больше солнца, чтобы отпраздновать под его лучами свою судьбу. Но, как учат нас греки, существует только одно лекарство от подобной гордыни. Они называют это возмездием. А мы говорим «получить по заслугам», или «попасть пальцем в небо», или «сесть в лужу». Короче говоря, понести заслуженное наказание. И наказание это, как ни странно, приходит вместе с повышением в зарплате, увеличением ответственности и повышением профессионального статуса.

И тут в дверь постучали.

Я и не подумала спросить, кто там, а просто открыла дверь и обнаружила за ней парнишку из «Вестерн Юнион», который принес мне первую в моей жизни телеграмму. Она была отправлена из Лондона:

С днем рождения сестренка точка жаль что не могу быть с тобой точка переверни за нас город вверх тормашками точка увидимся через две недели точка.

Две недели? Если та открытка из Палм-Бич имела какой-то смысл, то я не увижу Тинкера и Ив до Дня благодарения[99].

Я закурила и перечитала телеграмму. В подобном контексте кое-кого вполне могла заинтересовать фраза переверни за нас город вверх тормашками (в телеграмме не указано, за кого именно нужно переворачивать город). Что именно Ив имела в виду? Себя с Тинкером? Или себя и меня? Инстинкт подсказывал мне, что верно последнее. И, возможно, Ив снова что-то задумала.

Я встала и вытащила из-под кровати сундучок дяди Роско. На самом дне под моим свидетельством о рождении, высохшей лапкой кролика и единственной уцелевшей фотографией моей матери лежал тот конверт, который когда-то передал мне мистер Росс. Я высыпала на кровать оставшиеся в конверте десятидолларовые банкноты. Переверни город вверх тормашками – так сказал мой оракул, и я собиралась сделать это прямо на следующий же день.

* * *

На пятом этаже магазина «Бендел» цветов было больше, чем на похоронах.

Я стояла перед стойкой с маленькими черными платьями. Хлопок. Лен. Кружева. С открытой спиной.