Анна рассмеялась, сделала глоток мартини и спросила:

– А какую-нибудь выгоду он от своей дальней поездки получил?

– Практически никакой.

Поднося бокал к губам, она украдкой, чуть скосив глаза, изучающе на меня поглядывала. Но, поставив бокал на стол, вновь завела светскую беседу:

– Насколько я знаю, Тинкер и Ив сейчас где-то за границей?

– Да, вы правы. По-моему, они собираются еще несколько дней провести в Лондоне, а потом поехать на Ривьеру.

– Ах, Ривьера! Ну что ж, это наверняка будет весьма романтично. Теплое море, аромат лаванды… Но ведь одной романтики мало, не так ли?

– Мне кажется, вы по-прежнему не убеждены в прочности их отношений?

– Ну, это, разумеется, не мое дело. И потом, они оба так и светятся. Когда они входят в комнату, кажется, будто солнце взошло. Они, пожалуй, и мрак Букингемского дворца своим светом развеять способны. Но, честно признаться, мне всегда казалось, что Тинкер выберет себе кого-то более высокого полета. Кого-то, кто действительно сможет бросить ему вызов. В интеллектуальном отношении, разумеется.

– Возможно, в этом отношении Ив как раз и удивит вас.

– Удивит? Что ж, это было бы очень хорошо.

И тут в дверь позвонили.

– Ага, – сказала Анна, – это наверняка он, мой гость.

Я спросила, можно ли мне где-нибудь освежиться, и она показала мне, где находится ванная. Вход туда был из спальни. Спальня была небольшая, но очень красивая; на стенах обои в стиле Уильяма Морриса[94]. Я включила холодную воду и поплескала себе в лицо. На мраморном столике в уголке лежал бюстгальтер Анны, аккуратно свернутый, а на нем, точно корона на подушечке в день коронации, лежало кольцо с изумрудом. Когда я вернулась в гостиную, Анна стояла возле дивана рядом с высоким джентльменом; его волосы с сильной проседью были словно присыпаны золой. Это был Джон Синглтон, бывший сенатор от штата Делавэр.

* * *

У входа в отель швейцар в цилиндре усаживал в такси какую-то франтоватую пару. Когда такси отъехало, он, обернувшись, встретился со мной взглядом, но и не подумал махнуть рукой следующему в очереди такси, лишь вежливо коснулся полей своей шляпы и чуть отступил, давая мне пройти. Видимо, он слишком давно здесь работал, чтобы совершить ошибку, свойственную лишь новичкам.

* * *

Когда я вернулась к себе, то сразу поняла, что сегодня действительно среда, потому что в квартире № 3В стыдливая невеста готовила соус болоньезе, ни во что не ставя рецепт своей матери. Должно быть, в записанном рецепте вместо двух зубчиков оказалось две головки чеснока, и теперь нам до конца недели предстояло носить на своей одежде запахи ее кулинарных ухищрений.

Войдя в квартиру, я ненадолго задержалась у кухонного стола, вывалив на него полученную почту. С первого взгляда моя корреспонденция выглядела столь же убого, как и в другие дни, однако между двумя счетами я обнаружила голубой, как яичко малиновки, конверт, посланный авиапочтой.

Адрес был написан рукой Тинкера.

Порывшись в своих запасах, я отыскала початую бутылку вина и хорошенько хлебнула прямо из горлышка. Вино пощипывало язык, словно воскресное причастие. Я налила себе полный стакан, села за стол и закурила.

Марки на конверте были английские. На одной, пурпурного цвета, была голова какого-то государственного деятеля, а на остальных, синих, – легковые автомобили. Такое ощущение, что во всех странах мира выпускают в основном марки с государственными деятелями и легковыми автомобилями. Интересно, почему никогда не бывает, например, марок с мальчиками-лифтерами или затурканными домохозяйками? Или с изображением лестниц в шестиэтажных домах и прокисшего вина? Я затушила окурок и вскрыла конверт. Письмо было написано на той бумаге, какую обычно предпочитают европейцы.

Бриксхэм, Англия, 17 июня

Дорогая Кейт,

Каждый день с тех пор, как мы отплыли от берегов Америки, кто-то из нас то и дело восклицает: «Как это понравилось бы Кейти!» Сегодня была моя очередь восклицать…

Далее Тинкер в двух словах сообщал о том, что они с Ив решили проехаться на автомобиле по всему побережью от Саутгемптона до Лондона и в итоге остановились в маленьком рыбацком селении. Пока Ив отдыхала в гостинице, Тинкер пошел прогуляться, но, куда бы он ни свернул, всюду ему был виден шпиль старой приходской церкви, самого высокого здания в этом крошечном городке. В итоге, двигаясь как бы по кругу, он перед этой церковью и оказался.

Внутри стены были побелены – как в одной из громадных церквей Новой Англии, – а в первом ряду на скамье сидела вдова какого-то моряка и читала сборник гимнов. В самом же дальнем углу я заметил какого-то лысого мужчину с фигурой борца; рядом с ним стояла корзина, полная ягод, а сам он плакал.

Внезапно дверь распахнулась, и в церковь ворвалась стайка девочек в школьной форме. Они громко разговаривали и смеялись, точно чайки на пляже. Лысый «борец» тут же вскочил и хорошенько их отчитал. Девчонки перекрестились в проходе меж рядами и бросились вон. И как раз в этот момент зазвонили колокола…

Вот уж действительно! Неужели нельзя было рассказать что-нибудь более интересное или приятное о том, как вы там проводите время? Я скатала письмо в тугой шарик и швырнула в мусорную корзину. Потом вытащила из сумки «Большие надежды» и вернулась к главе ХХ.

Мой отец никогда не ныл. Не любил. За все девятнадцать лет, что я провела с ним, он почти ничего не рассказывал о том, как служил в русской армии, как они с матерью пытались свести концы с концами, как она однажды просто взяла и ушла, бросив нас. А уж на здоровье свое он и вовсе никогда не жаловался, даже когда оно начало его подводить.

Но однажды вечером, когда конец его был уже совсем близок, а я сидела рядом и все пыталась развлечь его всякими смешными историями об одном придурке, с которым мне приходилось вместе работать, отец вдруг ни с того ни с сего поделился со мной некими размышлениями, которые показались мне настолько non sequitur[95], словно у него уже начался бред. Он говорил о том, что, какие бы препятствия ни встречались ему в жизни, как бы мучительно или безнадежно ни складывались события, он всегда знал, что прорвется, если будет уверен, что утром, которого будет ждать с нетерпением, непременно получит свою чашку кофе. И лишь десятилетия спустя я поняла, что он тогда дал мне некий важный жизненный совет.

Бескомпромиссность в достижении поставленной цели и