— Как, интересно? — не выдержала я,ее слова, а главное, ее тон, спокойный, даже философский, раздражали.

— Просто скажи себе, что в этом мире всевозможно. Все. И если из дыр в полу, к примеру, лезут полчища крыс, это всеголишь грызуны.

— Ты серьезно? — пробормотала я,чувствуя потребность поскорее оказаться в кресле.

— О чем?

— О крысах. Я их до смерти боюсь.

— Тогда лучше не думай о них. Выброси изголовы.

— Боже мой… ты что, их видела? — неунималась я. — Ты видела?

— Нет. Я просто привела пример.Неудачный, — глядя на меня с печалью, ответила Анна.

Ее ответ не успокоил, напротив, я продолжалачувствовать себя крайне неуютно. «Чтобы нормальный человек оказался в психушке,ему много что надо увидеть», — с тоской подумала я, а вслух спросила:

— Останешься у меня сегодня?

— Если ты хочешь, — кивнула она.

Мы поели, неспешно обсуждая то, что узналисегодня. Для меня было удивительно, что ранее я ничего не знала о «Пятомевангелисте». Икона вызвала столько споров, будоража воображение людей, а я досегодняшнего дня даже не подозревала о ее существовании.

— Люди не любопытны, — не разделиламоего удивления Анна. — Много ли мы вообще знаем о том, что происходилоздесь?

— В нашем городе?

— В нашем городе, вообще на земле. Зубримв школе: в 1812 году битва под Бородином, Наполеон с войсками занял Москву.Масса сведений, а за всем этим ничего. Пустота. Каждый проживает свою жизнь, неочень-то интересуясь другими. Кто-то успевает рассказать о себе, большинствонет. Кого в нашем городе по-настоящему волнует эта икона? Двух-трех чудаков,любителей покопаться в истории.

— Кого-то она очень интересует, — несогласилась я. — Или то, что с ней связано. Если мы не ошибаемся, конечно.

— Ты говоришь о нем, как очеловеке, — усмехнулась Анна.

— По-твоему, он появляется в красномплаще из пламени, демонически хохоча?

— Это расхожий образ. На самом деле зломноголико и может явиться в виде молодого красавца, о котором ты мечтала всюжизнь. А потом выяснится…

— Что?

— Ничего. И не забывай, он читает нашимысли.

— Прости, я не в состоянии поверить вовсе это.

— Тебе понадобится время. Главное, несопротивляйся и воспринимай все как данность. Тогда сохранишь разум и,возможно, победишь.

— Разве человек может победить в такойсхватке?

— Конечно. Мы ведь созданы по образу иподобий божьему. Беда в другом. В нас слишком много от него. Мы говорим «я несмогу», а надо бы сказать «я не хочу».

— Как ты думаешь, почему это случилось снами? — задала я вопрос, который очень мучил меня.

— На этот вопрос можно ответить, еслипройти свой путь до конца. У тебя будет свой ответ, а у меня, возможно, свой.Ты не хочешь проверить почту? Может, мы напрасно теряем время и ищем совсем нетам.

Я пошла к компьютеру, уверенная, что никакихписем нет, по крайней мере от Азазеля. Ведь сегодня Игорь полдня провел здесь.

— Я думаю о нем, как о человеке, —хихикнула я. — Но если он…

Письмо было. Глазам своим не веря, япрочитала: «Ты на правильном пути. Шахово».

— Ну вот, — заметила Анна. —Правильной дорогой идем, подруга. Что такое Шахово? — спросила она.

— Не знаю. Похоже на название населенногопункта.

— У тебя есть карта области?

— Лежит в машине.

— Надо будет взглянуть.

— Пора ехать к Платонову, —напомнила я. — Я весьма смутно представляю, где находится Марксистскаяулица.

— Где-то возле объездной дороги. Хотя ямогу и ошибаться.

* * *

Нужную нам улицу пришлось искать довольнодолго. За объездной дорогой, там, где раньше была березовая роща, выроскоттеджный городок. Самая дальняя улица оказалась Марксистской. Место мнепонравилось. В черте города, но ощущение, что находишься за сотню километров отлюдской суеты и шума. Тишина. Птицы поют. Впечатление портили лишь высоченныезаборы, отделяющие участки друг от друга, видеокамеры возле калиток, опущенныежалюзи на окнах домов. Особо общительными местные жители не казались.

— Ясно, почему старикану за счастье хотьпо телефону поболтать, — заметила Анна, оглядываясь по сторонам.

— Ему ничего не стоит переехать. Домаздесь дорогие, так что оказаться в панельном доме с сотней соседей легчелегкого. А вот и его дом.

Дом, где жил Платонов, выглядел скромнее, чемсоседские. Правда, кирпичный забор и кованая калитка присутствовали, но самдом, хотя и двухэтажный, вряд ли превышал сотню квадратных метров, зато имелзастекленную веранду. В сад вел пандус.

— Кажется, я догадываюсь, почему он живетне в панельном доме, — вздохнула Анна.

Я остановила машину возле ворот, ведущих вгараж, и мы направились к калитке. Звонить пришлось трижды. Памятуя опредупреждении Платонова, мы спокойно ждали. Наконец раздался щелчок, и калиткаоткрылась. Мы направились к крыльцу, дверь дома распахнулась, и мы увиделирослого здоровяка с мрачной физиономией.

— Здравствуйте, — дружно сказали мы.Он открыл дверь пошире, пропуская нас в дом, и ничего не ответил. Япочувствовала неловкость, но тут вспомнила, что говорила библиотекарь ородственнике Платонова: он глухонемой.

Он провел нас в просторную гостиную. Из мебелиздесь были шкаф, диван и четыре кресла, в углу стоял телевизор на антикварнойтумбочке, деревянная резьба потрескалась и побелела. Похоже, хозяин не особеннообращал внимание на вещи, его окружающие. Мужчина невнятно промычал что-то,кивнув нам на кресла, мы сели, а он принялся что-то объяснять жестами.

— По-моему, он хочет сказать, чтоПлатонов немного задержится, — сообразила я. Мы с Анной дружно кивнули иулыбнулись.

В комнате царил полумрак, тяжелые шторы наокнах были задернуты, в узкую щель между ними струился солнечный свет, здесьбыло прохладно, но ужасно неуютно. Я перевела взгляд на мужчину, который всееще находился в комнате. Лицо его было напряженным, а взгляд словно обращенвнутрь себя. Это создавало странное впечатление. Широкий нос, большой рот, кожас сероватым оттенком, то ли в оспинах, то ли в шрамах, сразу не поймешь.