– Возьми цветы, пожалуйста, – прошептал Георгий, и у негосделалось такое мальчишеское, несчастное выражение глаз, что Рита мгновенносдалась – и осторожно, двумя пальцами приняла хрупкие стебли.

– «Я знаю… – сияя благодарной улыбкой, заговорил Георгий, –век мой уж измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен,что с вами днем увижусь я…» Понимаешь, я тебя несколько дней не видел и извелсявесь. На звонки не отвечаешь…

– Ну, – опуская лицо к гераням, холодно проговорила Рита, –век твой отнюдь не измерен, уверяю тебя. Ты еще молод, ты еще слишком молод. Ястарше тебя вдвое, ты только подумай над этим! Единожды то, что случилось у насс тобой, могло случиться, ведь мы живые люди, а, как говорится, Амур стреляет,не выбирая цели! А у вас говорят… – Она пощелкала пальцами, вспоминая. – Любовьзла, полюбишь и…

Георгий смотрел исподлобья, оборвал сердито:

– Ладно, хватит демонстрировать знание русско-французскогофольклора! Какое он имеет к нам отношение? Зачем смеяться над тем, что былотак… так великолепно? – Он с трудом перевел дыхание. – Нельзя смеяться над этим, понимаешь?

– От возвышенного до смешного один шаг, – пожала плечамиРита. – Значит, смеяться можно над всем.

– Неужели тебе и правда смешно? – Георгий угрюмо опустилголову. – Я смешон?

«Скажи «да», – словно шепнул кто-то на ухо Рите. – Умальчишки бешеная гордыня, как у всех невысоких мужчин, человек, которыйсмеется над ними, немедленно становится их лютым врагом. Скажи «да» – и онбольше не подойдет к тебе!»

Она холодно посмотрела на Георгия сверху вниз:

– По-моему, все, наоборот, очень печально. Я приехала вРоссию вовсе не для того, чтобы заводить роман со своим… – Она осеклась, но тутже продолжила, от души надеясь, что Георгий не заметил заминки: – Со своимслучайным знакомым. У меня есть конкретное дело, и наша встреча течение этогодела сильно затруднила. Пойми, я не виню тебя, я и сама виновата, но теперь –всё, всё! Довольно! Больше ничего не будет! Погоди, а куда мы идем?

Рита только сейчас заметила, что они уже отошли отподворотни, пересекли площадь Минина, на которой вяло бил жидкими струйкамиводы изящный чугунный (сохранившийся со старых времен!) фонтан, и даже сделалинесколько шагов по красивейшей улице, которая – она это отлично знала, не разслышала от матери! – раньше называлась Большой Покровской или просто Покровкой,а сейчас – это ей уже Федор Лавров рассказал – называлась улицей имениСвердлова или просто Свердловкой.

– Ну, мы просто гуляем, – пробормотал Георгий, и глаза егоблудливо вильнули. – А если хочешь, мы можем зайти к моему приятелю. Он вон тамживет, за универмагом, вход со двора. У Сашки Тихонова квартирабольшая-пребольшая, дом, в котором он живет, еще с царских времен сохранился,как и наш. Сашка пластинки собирает. Знаешь у него какие пластинки есть? ВесьВертинский, еще эмигрантские записи, Лещенко есть, Козин старый, довоенный,сейчас-то пластинок Козина больше не выпускают. Мне очень нравятся романсы, атебе?

– Мне тоже, – кивнула Рита. – Но пластинки Вертинского у насдома есть, его очень любят мои мать и отчим. И Лещенко есть. Ну а Козина нет,но это не значит, что я сейчас пойду к какому-то Сашке Тихонову слушатьпластинки. Думаешь, я не понимаю всех твоих подходов? Пришли к другу, послушалимузыку, потом он деликатно уходит – за вином или еще за чем-нибудь или простоскрывается в одной из комнат своей большой-пребольшой квартиры, а мы остаемсяодни… – Она зло хохотнула при виде обескураженного лица Георгия. – Я же говорю,ты – мальчик, для тебя все только начинается, а у меня было не раз, не два идаже не три. Я не замужем и не была замужем, я свободная женщина, у меня были,есть и будут любовники, ты всего лишь один из них, не более того, нерассчитывай на исключительность.

Ноздри Георгия раздулись, он опустил глаза. Лицо сталонепроницаемым.

– Да я и не рассчитываю, с чего ты взяла? – спросилнебрежно. – Хорошо, пусть так, я твой случайный любовник. Но я тебя что, в загсзову? Нет, я просто хочу повторить то, что было так классно. Тебе тоже былоклассно, я же знаю. Я помню, как ты…

Он умолк. Очень многозначительно умолк!

Рита даже зубы стиснула. Вот так мальчик, ничего себе!Опасный мальчик, оказывается. Мстительный. Злой… Она покосилась на него иувидела, что лицо Георгия побелело, на скулах загорелись красные пятна, губыдрожат. Кажется, он сам испугался того, что наговорил. Ничего, надо было раньшедумать! И не ты один здесь мстительный!

– Ну, ты переоцениваешь себя, – сказала Рита небрежно, – мнеслучалось испытывать оргазмы и более сильные, уверяю тебя.

Ага, получил? Стал вовсе белый, как мел. Ну да, услышатьтакое… И еще неизвестно, что его сильнее поразило: признание, что он ничем нелучше других, или откровенно произнесенное слово «оргазм». Они, эти soviйtique,ужасные ханжи. Вся сексуальная терминология у них под запретом. Онипредпочитают называть и органы, и ощущения неопределенно, туманно, как быопустив глазки: это . И еще – ужасная пошлятина! – спрашивают у женщины послеэтого: «Тебе хорошо было?» Вот и Георгий спрашивал, хотя ее стоны былидостаточно красноречивы. Но он спрашивал, совершенно по-мальчишески гордясьсобой.

Рита покосилась на него, нервно теребя герани.

Мальчишка… Совсем мальчишка! И хоть ни единой чертой своей,ни ноткой голоса, ни характером – ничем он не похож на того, другого, любимого,давно погибшего, но не забытого, – а все равно даже при разговоре с ним Ритасловно бы отпивает глоток пьянящего, будоражащего нервы напитка: зелья вечноймолодости. Рядом с Георгием, сколь бы ни тщилась она изображать из себяgrand-dae, она чувствует себя той же семнадцатилетней Ритой, которая бегала натайные свидания в мансарду старого дома на рю Ришелье, неподалеку от дворцазнаменитого герцога, и там предавалась бесконечной любви на старом топчане,который, конечно, в конце концов сломался бы под двумя молодыми, неистовымителами, если бы однажды… если бы однажды одно из этих молодых, неистовых,полных жизни тел не превратилось в труп!

Рита долго думала потом, что и ее жизнь закончилась. Но нет,она не умерла. Она жила. И не единожды уж изменила памяти своего погибшеговозлюбленного с другими мужчинами. Но никогда прежде, ни разу она нечувствовала себя воскресшей. Только сейчас, только с ним, с мальчишкой, откоторого ей нужно держаться подальше. Ну так и держись! Уходи от него!

Это было под городом Римом,

Молодой кардинал там служил,

Днем исправно махал он кадилом,

Ночью кровь христианскую пил…