Рита покосилась на него. Она еще не очень хорошо разбираласьв мужчинах, но что-то подсказывало: если парень в тебя влюблен и тебе это немешает, а даже трогает, не стоит ему открывать, что ты сохнешь по другому ичерез две недели станешь его законной женой. Какой смысл портить настроениехорошему человеку? Брак с Максимом все равно придется держать в тайне. ПоэтомуРита прозрачными глазами (она, когда хотела, умела придавать своему взглядусовершенно незамутненную прозрачность, и мама тогда бормотала, качая головой:«Ну, артистка…») посмотрела на Огюста и засмеялась с самым честным видом:

– Ни в кого я не влюблена. Если честно, я думаю про тотпожар, который ты обещал устроить.

Бледное лицо Огюста радостно вспыхнуло:

– Считаешь, хорошая идея?

– Блеск! Получше, чем наши лозунги и газеты, но безопасней,чем террор. Если тебе удастся все устроить шито-крыто, мы здорово навредимбошам, а из людей никто не пострадает.

Вот уж в чем они с Огюстом были совершеннымиединомышленниками, так в отрицании террора, который всегда был предметом спорав группах.

– Боши совершенно опьянели от победы! – с ненавистьюговорили одни. – Теперь за десять лет не протрезвятся… если мы их непротрезвим. Надо убивать их, где только возможно. Увидел фашиста, держишь вруках оружие – убей его. И о своей жизни можно не беспокоиться – это такаямалость по сравнению с близкой победой!

– Если мы будем вести счет один – один: жизнь гитлеровца вобмен на собственную, – возражали другие, – мы, может, и истребим их, но во Францииостанется очень мало народу. Другое дело, что мы должны убивать их – убиватьбезжалостно, не щадя! – но сами оставаться безнаказанными.

– А вы слышали такое слово – заложники? – вступали в спортретьи. – Помните, как убили эсэсовца в метро? Тот, кто это сделал, скрылся. Нокак только стало известно об убийстве, гитлеровцы мгновенно оцепили все выходыс двух близлежащих станций и арестовали всех, кто был тогда на платформах и налестницах. Двадцать человек поставили к стенке сразу, не спрашивая!

– Жертвы неизбежны, – пожимали плечами одни. – Идет война…

– А фашисты – звери. Им все равно, кого убивать, –поддакивали другие.

– Невинных людей убили не только фашисты, но, получается, итот герой, который подстрелил эсэсовца, – горячились третьи. – Двадцатьфранцузов – не слишком ли дорогая цена за жизнь одного врага? Думаете, жены идети расстрелянных будут считать нас героями? Да они проклянут нас теми жесловами, какими проклинают фашистов!

– Тогда R?sistance никогда не наберет силу, – возмущалисьпервые. – Гитлеровцы подлецы, если заставляют мирных жителей платить за жизньсвоих солдат!

– Они и есть подлецы, поэтому мы и сражаемся с ними, –соглашались вторые. – Сражаемся любыми средствами! Недаром «Юманите» призываетпатриотов к вооруженной борьбе.

– Ради кого? – спорили третьи. – Какова та цель, котораяоправдывает любые средства? Свобода Франции? Но ведь Франция – не только земля,а прежде всего люди. Не только страну хотим мы освободить, но прежде всего –людей. И грош нам цена, если мы выгоним фашистов с нашей земли, полив ее кровьюнаших же людей!

Такие споры вспыхивали часто. Рита и Огюст были в числе техсамых «третьих», которые выступали против крови невинных жертв. Максимпринадлежал к числу умеренных «вторых», которые соглашались, что людей надоберечь, но бывают ситуации… Для Риты же никаких таких «ситуаций» не было и бытьне могло. Именно поэтому она перешла в группу FFL, которая занималась «тихимидиверсиями». Журналистика и печать – вот что было ее оружием. «Подпольнаяпечать поможет Франции воспрянуть духом», – говорила Рита, объясняя своерешение.

Однако печать звала не только к национальной гордости, но ик прямому неповиновению пресловутому новому порядку. В газете «Вальми» можнобыло прочитать такие слова:

«Французы, встаньте. Вы не принадлежите к льстивым рабам.Лизать прусские сапоги оставьте нынешним властителям страны. Поднимите головы исожмите кулаки. Вы сильны потому, что хотите жить. И завтра враги задрожат, изадрожат друзья врагов, когда вы крикнете с нами: «Да здравствует республика!Да здравствует свобода!»; «Невозможно связать французский народ цепямибесчестия… В гневе он потрясает своими цепями, а завтра он думает ихразорвать!»…

Подстегнутые статьями «Вальми», 11 ноября 1940 года, когдавсе памятные церемонии были запрещены, студенты и лицеисты Парижа принялирешение пойти поклониться Могиле неизвестного солдата. Когда они поднимались поЕлисейским Полям, скандируя под музыку «Марсельезы»: «Долой Гитлера! ДолойПетена! Да здравствует Франция!», их встретили пули эсэсовцев. Десяткистудентов были ранены, убиты. Жертвы всколыхнули неутихающую ненависть, ивнутреннее несогласие с оккупацией усилилось. С точки зрения Риты, это и былонужно: вызвать в людях неготовность подчиняться, смиряться.

Издание нелегальных газет было делом весьма нелегким. Нужныбыли пишущие машинки, ротатор, восковки, краски, бумага… Многое удалось достатьс помощью «Союза русских патриотов», который сотрудничал с FFL. Рите, впрочем,не удавалось подобраться ни к машинке, ни к ротатору, и пока даже ни одна еестатья или очерк не попали в печать. Она готовила лозунги и короткие призывы.Их печатать было проще – купили детский алфавит и набор чисел. Все воззванияначинались словами: «Смерть фашистским захватчикам!» Русские писали в своихлистовках: «Смерть фашистским оккупантам!», и жизнь русских, победы их (парадна Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, разгром немецких войск подМосквой) давали богатый материал для листков и воззваний, которые составляла иредактировала Рита.

Лозунги не только печатали, но и писали: на стенах домов идаже в общественных уборных. Если удавалось, изображали фашистов в самыхнепристойных свинячьих позах. Это тоже была борьба!

Конечно, можно и плечами пожать: тоже, мол, борьба!Плечами-то пожимать легко… Но однажды фашистский офицер застал парня, когда тотписал мелом на стене: «Смерть бошам!», и застрелил его у той самой стены.

И все же лозунги лозунгами, а хотелось яркого, настоящегодела, поэтому то, что предлагал Огюст, не могло не заинтересовать Риту.

Огюст работал на улице Шайо, на складе военно-морских силгитлеровцев (таких складов было раскидано по Парижу несколько).