За окном начал моросить дождик. Мы выпили за праздникСолнца, и я заставил Дьини пообещать, что русский он выучит раньше, чеманглийский. Затем рассказал о блоке НАТО и Варшавском договоре, вызвав взрывсмеха у Дьини и Ланса. С противостояния двух древних группировок разговор легкои естественно перешел на Землю и Фанг.

Через пять минут Дьини поклялся, что завтра в девять утра мыбудем на приеме у президента. Через десять — что ничего реального великийпастух сделать не сможет. Через пятнадцать — что все торговцы и промышленникиАр-На-Тьина, включая скотоводов и мясников, помочь в подготовке планеты к войнене смогут.

Через полчаса я убедился, что Дьини не рискнет объяснить,кто же обладает реальной властью на Ар-На-Тьине.

Откинувшись на мягкие диванные подушки, я уныло изучал полкус книгами об аристократии, занимавшую почетное место над журнальным столиком.Названия плыли перед глазами. «Графиня де…», «Когда король…», «Граф Мон…»

Похоже, придется действовать в обход властей. Раздаватьнароду оружие. Подкупать полицию. Проводить беседы с офицерами — армия должнабыть готова к войне.

Интересно, а что посоветовала бы мне сейчас «Книга Гор» — тоесть мое подсознание?

«Книга Гор» у Дьини была. На китайском, русском и английском— если они отличались друг от друга чем-либо, кроме надписи на переплете. Взявиз рук Дьини знакомый томик, я раскрыл его посередине, наугад. На мгновениезаболели глаза, появилось ощущение, что я смотрю на страницу, где напечатанолишь несколько строчек, а все остальное пространство занято какими-тосказочными рунами. Затем текст приобрел нормальный вид.

Человек, бросивший вызов судьбе — любимое зрелище богов.

Ну-ну. Банальная истина, зато к месту…

Но наступает день, когда боги устают смотреть. Дажевсесильному хочется померяться силой. И страшно, когда нет замка, к которому неподходит ключ, исчезли вопросы, для которых нет ответов. Сила существует лишь впротивоборстве, абсолютная мощь неотличима от бессилия.

По спине пробежал холодный озноб. Книга Гор больше непотчевала меня цитатами из любимых книг и замшелыми мудростями. Она — то есть я— пыталась сказать что-то, еще не понятное, но уже переползающее граньподсознания.

В этом мире счастливы лишь сумасшедшие — сказал писательустами спустившегося на Землю бога. Интересно, зачем он спустился на Землю?

— Не помню, — вслух сказал я. Ланс удивленно посмотрел наменя.

Мы забываем свои исполнившиеся желания, но чтобы желать —надо стать слабым, чтобы чувствовать — закрыть глаза и уши. Лишь в сказкенаказанием за исполнившиеся желания бывает потеря воспоминаний. В жизни —наградой за потерю памяти служат желания. Скажи, прочитав книгу, ставшую тебедругом, ты не мечтал порой забыть ее — и прочитать заново? Тебе не приходилосьводить друзей в кино на фильм, который уже видел — и наслаждаться их восторгом?Ты ценил то, что давалось легко — или то, что достигалось трудом?

Жажда сильнее в пустыне.

Сила наполнена слабостью. И ее имя — равнодушие.

Лишь слабому интересна борьба.

Я отложил книгу. Не понять. Невозможно разобраться в том,что понимать не хочется. А «Дикий дракон» вообще не способствует мыслительнымпроцессам. Но не исключено, что лишь расслабленные алкоголем мозги решились наосознание истины.

И почему-то я знал: от того, смогу ли я поверить в то, о чемуже догадываюсь, зависит моя жизнь… Может быть, не только моя.

Шторы в дверном проеме предостерегающе зашуршали, пропускаяв комнату здоровенного парня в тускло-сером костюме. Окинув нас быстрыммутноватым взглядом, он остановился на Дьини и вяло протянул ему руку:

— Привет…

Судя по всему, парень был навеселе. Дьини оживился:

— Привет, Риш. Откуда?

— От Хромого… Ностальгировали… — Парень рухнул на ближайшийстул. Ланс иронически усмехнулся.

Что-то не так.

— Скучаете? — дружелюбно поинтересовался Риш. — Может, вкартишки перекинемся?

Дьини молча отошел и вернулся с колодой. Масти былинезнакомые, картинок не меньше семи-восьми: рядовой, сержант, пилот, лорд,принц, император, Сеятель… Я повертел лакированные картонки, опустил их обратнона стол.

Хмель сходил с меня на глазах. Я уже замечал неуверенность вдвижениях Ланса и то, что Дьини помалкивает, не подливая нам «Дракона».

— Будете играть? — повторил Риш. — В азю умеете?

Ланс покачал головой.

— Эт-то просто. — Риш начал раскладывать карты по три штуки.— Самая модная игра…

Он говорил на стандарте явно не потому, что признал в насинопланетников. Просто это было модным, как французский у современниковПушкина.

— Значит, так… Берем карты…

— У нас эта игра называлась ази, — сказал я. — Ланс,помнишь, я учил вас с Редраком?

Ланс кивнул, еще не понимая, что происходит. Я взял состолика видеофон, резко спросил:

— Как соединиться с Хромым? Живо!

— Шестьсот три… — начал Риш. И замолчал, изучающе оглядываянас с Лансом. Укоризненно сказал:

— Хромой сам решает, с кем ему говорить…

— Как страшно. Наш осторожный друг стал крупным мафиози! —заключил я и насмешливо спросил:

— Ностальгировать — пить коктейль «Ностальгия». Так ведь,Риш?

Тот кивнул. Дьини заерзал и вполголоса сказал:

— Риш, это император Тара…

Риш захохотал, откидываясь на стуле. Под распахнувшимисяполами пиджака блеснула рукоять бластера.

— А я… я великий и вечный… пастух… Ну, Дьини…

— Номер видеофона, — напомнил Ланс.

— Шестьсот тринадцать-семь-девять, — вдруг выпалил Дьини. Яс любопытством посмотрел на него. Он действительно был хорошим торговцем — исейчас сделал рискованное вложение капитала.

— Откуда ты знаешь? — угрожающе спросил Риш. Похоже, онготов был потянуться за оружием. Но я уже набирал номер. На экране возниклосимпатичное личико.

— Мне Хромого, крошка, — развязно потребовал я.

Последовала минута молчания.

— Память хорошая? — Тон я менять не собирался. Девицакивнула. — Скажи Хромому: «Редрак, ты засветил карты».

Последнюю фразу я произнес по-русски. Девушка исчезла сэкрана.

— Если это пьяная шутка… — начал Риш. Но на экране видеофонауже появилось полусонное лицо его начальника.