когда мы отошли достаточно далеко чтобы друг друга слышать. – Поездка домой с мамой будет четырьмя часами тишины. Мне надо напитаться звуком, пока могу, чтобы не забыть, как это бывает.

Он оглядел меня с ног до головы, и я видела, что он борется с какой-то мыслью, с самим собой. В конце концов он заставил себя это сказать.

– А что если ты не поедешь домой? Что если отправишься со мной в Нью-Йорк?

Я посмотрела на него с удивлением. Я была так сосредоточена на том, чтобы прожить каждый отдельный день, что не особенно думала о том, что произойдёт между мной и Минтом.

– И что я буду там делать?

– Всё, что захочешь. Мы можем снять вместе квартиру в Верхнем Ист-Сайде. Я пойду в юридический университет, а ты можешь найти работу. Должно же что-то быть. Может консалтинг. Это престижно, и они, возможно, единственные, кому ещё нужны сотрудники. Ты сможешь зарабатывать много денег.

Брови Минта были нахмурены, а взгляд сосредоточен на моём плече. Он говорил – выталкивал из себя слова – так, как будто он заставлял себя это делать.

– Это не Гарвард, – сказала я, не в силах сдержаться.

Его лицо внезапно искривилось в ярости, но потом так же быстро приняло нейтральное выражение.

– Да, ну, ты не получила стипендию, да? – Его голос был холодным. – Хоть и сделала всё возможное и невозможное.

Я непонимающе моргнула.

– Извини, – Минт покачал головой. – Я вообще-то просто в стрессе из-за мамы. И из-за этого её.

– Всё хорошо. Я подумаю о Нью-Йорке, – пообещала я.

Минт кивнул, глядя куда-то вдаль. Я всё ещё видела ярость, всё ещё живую в его глазах, видела, как он борется, чтобы её подавить.

– Я пойду пройдусь, – объявил он.

– Ладно, – сказала я, и он ушёл.

Я стояла там одна и пыталась представить себе Минта, Нью-Йорк, консалтинг. Престижная работа, хорошая жизнь. Но вместо этого в голове, как всегда, поднялись мысли-тени: мой папа. Хезер. Водоворот воспоминаний, угрожающий меня затянуть.

– Джесс.

Голос был слишком громким. Немножко сбивчивый.

Я повернулась и увидела, что ко мне идёт Куп; рукава его рубашки были завёрнуты до локтей, а полы выдернуты из брюк. Его волосы торчали во все стороны, будто он миллион раз их ерошил. Но ничто не выглядело так дико, как его глаза, красные будто от слёз.

Я отступила.

– Мне надо идти. Назад к маме.

– Прекрати сбегать, – сказал он. – Почему ты не хочешь со мной говорить? С тех пор, как ты пришла ко мне домой в ту ночь, ты отказываешься…

– Куп, я с Минтом. На этот раз мне надо всё правильно сделать. Я должна быть хорошим человеком. – Я начала уходить.

– Если ты уйдёшь вот так, мы никогда больше друг друга не увидим.

Я замерла. Эта мысль отравляла мне жизнь весь день. Я медленно повернулась, боясь того, что обнаружу, когда остановлюсь – настоящего, притягательного Купа из плоти и крови, и маленькое расстояние между нами. Но я не смогла устоять.

– Ты пьян, – сказала я, как только смогла хорошенько его рассмотреть.

– Ну, да, у меня разбито сердце.

Чёрт побери, Куп. Он всегда слишком многого просил. Но он не знал правды, и что бы он сказал, если бы узнал? Во мне боролись страх и желание. Я опустила голос.

– Ты был прав насчёт меня – то, что ты сказал тогда в башне. Я – плохой человек. Но я не хочу им быть. Я хочу быть хорошей.

Куп сократил расстояние между нами.

– К чёрту. Мне плевать хорошая ты или плохая. Я люблю тебя, а ты любишь меня. Скажи это.

– Куп, послушай меня.

Он упал на колени в траву и схватил мои руки. Моё сердце бешено билось; я огляделась, чтобы посмотреть, не подглядывают ли за нами. Но мы были на краю концерта и никто не обращал на нас внимания.

– Вставай, – потребовала я.

– Скажи мне. Хотя бы раз.

Я хотела повиснуть у него на шее. Поцеловать его, сказать ему, раствориться в нём. Но я не могла. Я уже и так слишком многое испортила. Я должна была сделать правильный выбор. Всё указывало на Минта – юношу из семьи, у ног которой был весь мир; тот, кто мог сделать меня кем-то ценным, кем-то важным.

Я покачала головой и сказала слова, которые потом скользнут мягко у меня между рёбер, будто острый нож:

– Я люблю Минта.

Голова Купа дёрнулась, будто ему дали пощёчину. Он сосредоточился на траве и прикусил губу. Я смотрела, как он борется сам с собой. Потом он повернулся ко мне и позволил мне увидеть открытость на его лице, его блестящие глаза, мокрые ресницы.

– Нет, не любишь. – Куп крепко сжал мои руки и горячо заговорил. – Джесс, поехали со мной в юридический университет. Выходи за меня замуж. Ты можешь рисовать, стать художницей, делать всё, что любишь. Я сделаю тебя счастливой, клянусь.

Отказаться от всего, ради чего я работала? Даже несмотря на то, что всё складывалось не так, как должно было, я не могла этого сделать. Я должна была найти как всё исправить, а не взорвать.

– Джесс, сделай что-то экстремальное. Выбери счастье.

Счастье? Это была роскошь, которую я никогда не смогу себе позволить. Кроме того, Куп не знал, что я не заслуживаю счастья, даже если хочу его. Вдалеке я увидела Минта; он возвращался на лужайку Элиота оттуда, куда уходил. Всё промелькнуло у меня перед глазами, целая жизнь: Минт. Нью-Йорк. Консалтинг. Я становлюсь кем-то ценным, кем-то, кем мой отец мог бы гордиться, даже если подробности и отличаются.

Я посмотрела вниз, на стоящего на коленях Купа. Прямо как когда мы поцеловались в первый раз, на вершине башни Блэквела, когда он предупредил меня, что хочет больше, что я должна выбрать всё или ничего. Он всегда требовал от меня экстремальных решений.

Но я никогда не могла. И поэтому, год спустя – слишком, слишком поздно – я наконец воспользовалась выходом.

Глава 23

Сейчас

Стук в дверь прозвучал как молотком судьи по столу: раз, два, три. Он вырвал меня из сна. Я пришла в себя в тёмной гостиничной комнате; я лежала на боку и тяжело дышала.

Стук повторился, быстрее, и я проковыляла через комнату, едва в сознании, но отчаянно желая заставить звук прекратиться. Я распахнула дверь и поёжилась от яркого света из коридора.

Каро, одетая в мятую пижаму. Секунду она моргала на меня красными глазами. Потом они наполнились слезами, и