— Это символы преображения и перемен, — ответилон. В таком замкнутом пространстве ему было тесно рядом с Сато иАндерсоном. — Череп, или «caput mortuum»,[4] означаетпоследнюю перемену в человеческой жизни — разложение физической оболочки — инапоминает о бренности нашего тела. Сера и соль — алхимические катализаторыперемен. Часы символизируют время, которое так же несет перемены. А это… —Лэнгдон указал на свечу, — первичный созидательный огонь и символпробуждения человеческого разума ото сна. Преображение через озарение.

— А что здесь? — Сато ткнула в угол.

Андерсон посветил фонарем на огромную косу, прислоненную кстене.

— Вопреки распространенному мнению это не символсмерти, — ответил Лэнгдон. — Коса означает жатву, уборку даровприроды, наделенных преображающей силой.

Сато и Андерсон погрузились в глубокое молчание, свыкаясь снепривычной обстановкой.

Лэнгдон хотел только одного: поскорее убраться отсюда.

— Понимаю, выглядит все это странно, — сказалон, — однако здесь не на что смотреть. Во многих масонских ложах естьточно такие же камеры.

— Но это не масонская ложа! — возразилАндерсон. — Это Капитолий США, и я хотел бы знать, откуда в моем зданиивзялась такая комната.

— Иногда масоны устраивают Камеру размышлений дома илина работе. Это обычная практика. — Лэнгдон слышал об одном бостонскомхирурге, обставившем таким образом больничную кладовку, чтобы перед операциямиразмышлять о бренности бытия.

Сато встревожилась:

— Хотите сказать, Питер Соломон спускается сюдаподумать о смерти?

— Не знаю, — искренне ответил Лэнгдон. —Может, он устроил святилище для работающих в здании братьев-масонов, чтобы им былогде укрыться от суеты материального мира… Приют для влиятельных конгрессменов,где они могли бы подумать перед принятием важного решения о судьбахсоотечественников.

— Какая прелесть, — съязвила Сато. — Воттолько чувствую, Америка в беде, раз ее правители молятся в кладовках с косамии черепами.

«Напрасно, — подумал Лэнгдон. — Насколько иным былбы мир, если бы перед очередной войной власть имущие задумывались онеобратимости смерти!»

Сато поджала губы и внимательно осмотрела все углы.

— Здесь должно быть что-то помимо костей и тарелок схимикатами, профессор. Кто-то выманил вас из Кембриджа, чтобы вы очутилисьименно в этой комнате.

Лэнгдон покрепче прижал к себе портфель, все еще не понимая,какое отношение имеет сверток к камере.

— Мэм, извините, но я не вижу тут ничегонеобычного. — Лэнгдон надеялся, что теперь они наконец займутся поискамиПитера.

Луч фонарика опять задрожал, и Сато в гневе обернулась кАндерсону.

— Господи, неужели я много прошу?!

Она вытащила из кармана зажигалку, чиркнула кремнем иподнесла огонь к стоявшей на столе свече. Фитиль затрещал и вспыхнул, заливжутковатым светом тесную камеру. По стенам поползли длинные тени. Когда пламяразгорелось ярче, им открылось неожиданное зрелище.

— Смотрите! — воскликнул Андерсон, показывая пальцем.

На задней стене была выцветшая надпись — семь заглавныхбукв, образующих слово

VITRIOL

— При чем тут купорос? — не поняла Сато. На буквылегла зловещая тень в форме черепа.

— Вообще говоря, это акроним, — заметилЛэнгдон. — Он часто встречается в подобных камерах, это сокращениемасонской медитативной мантры: «Visita interiorа terrae, rectificando inveniesoccultum lapiderm».

Сато взглянула на него едва ли не с уважением.

— Переведете?

— «Посети утробу земли, и, направив свой путь, тынайдешь тайный камень».

Сато насторожилась.

— Этот тайный камень как-нибудь связан с тайнойпирамидой?

Лэнгдон пожал плечами — он бы не стал проводить такуюпараллель.

— Те, кому нравится придумывать всякие глупости протайные вашингтонские пирамиды, сказали бы, что «occultum lapiderm» и естьпирамида. Другие считают, что имеется в виду Философский камень, якобы дарующийвечную жизнь и обращающий свинец в золото. Третьи думают, речь о Святая Святых,потайной каменной комнате в недрах Иерусалимского храма. Четвертые говорят охристианских отсылках к тайным учениям апостола Петра, чье имя в переводе сгреческого означает «камень». Во всех эзотерических традициях есть своепонимание слов «occultum lapiderm», но в любом случае этот камень — источниксилы и просветления.

Андерсон откашлялся.

— А не мог Соломон соврать этому гаду? Может, оннарочно сказал, будто здесь что-то есть… а на самом деле ничего нет.

Лэнгдону тоже приходила на ум такая мысль.

Вдруг пламя дрогнуло, как будто на сквозняке, а потом сновавыпрямилось.

— Странно, — сказал Андерсон. — Надеюсь,никто не закрыл дверь… — Он вышел из камеры в темный коридор. — Эй!

Лэнгдон даже не смотрел на Андерсона: его внимание приковалазадняя стена.

«Что это было?»

— Видели? — спросила Сато, обеспокоенно глядя настену.

Лэнгдон кивнул; сердце забилось быстрее. «Видел, вот толькочто?»

Секунду назад стена дрогнула и замерцала, точно по нейпрошла волна энергии.

В комнату вернулся Андерсон.

— Никого. — Он вошел, и по стене опять прошларябь. — Черт! — закричал он, пятясь.

Все трое замерли на месте, не сводя глаз со стены. Лэнгдонапробрала дрожь — до него дошло, в чем дело. Он осторожно протянул руку ипотрогал стену пальцами.

— Это не камень… — Сато и Андерсон с опаскойподошли ближе, — а ткань.

— Она только что колыхнулась, — сказала Сато.

«Да, и очень странно колыхнулась».

Лэнгдон присмотрелся: блестящая поверхность ткани отразиласвет столь удивительным образом, потому что поток воздуха увлек ее в другуюсторону.

Лэнгдон осторожно надавил на стену и испуганно отдернул руку.«Там дыра!» Сердце бешено заколотилось у него в груди.

— Уберите ткань, — приказала Сато.