– Супруг мой, я осмелюсь спросить, не обидела ли я тебя чем?

– Нет... Я просто... Просто выпил слишком много меда. Нехорошо мне, – пробормотал Эрик.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, супруг мой?

– Нет, благодарствуй, – ответил Эрик и принялся разоблачаться. Затем лег на край ложа и замер.

Мстислава ждала, затаив дыхание. Чтоб не подумал супруг, что ждет она и жаждет его объятий, старалась дышать мерно, как спящая, и сама не заметила, как вправду уснула.

Как говорится, лиха беда начало. Вот уж два месяца миновало со дня свадьбы, а Эрик до сих пор еще не притронулся к своей молодой красавице-жене. Спал с ней в одной постели, чтоб от людей славы не пошло, но пальцем не притронулся. Мстислава негодовала, но вида не показывала – стыдилась. Могла б она, по закону, пойти к князю и пожаловаться на супруга, да опять же стыд мешал.

А Эрик... Он держался так, словно все идет, как надо.

Уезжал несколько раз – возвращался довольный, веселый, даже шутил с женой. Мстислава полагала, что проводит он это время не в князевых делах, а в объятиях другой женщины. Даже гордостью своей поступилась – стала слуг расспрашивать, сулила немалую награду. Но те словно воды в рот набрали. Рассудила Мстислава так: крепко любят Эрика слуги, а может, и полюбовницу его знают и также любят. И это досадно было – как она слуг не жаловала, а все не видела в них преданности. Служили ей сухо, по обязанности, без истого рвения. Разве не обидно?

Обидно, обидно было молодой воеводовской жене. Никто-то в целом мире о ней не заботился, даже супруг, Богом и князем данный, да и сам дядюшка любезный, князь Владимир, сделал доброе дело, нечего сказать! А эту, разлучницу-девку, даже слуги от дурного слова берегут!

Да к тому ж беда одна не приходит: чуяла Мстислава, что одолела ее какая-то непонятная хвороба. Наваливалась внезапная слабость, мучила тошнота, порой темнело в глазах. Как-то, после измотавшего ее приступа, Мстислава отправилась к Саддаму – княжескому лекарю. Мало ли что может с ней прилучиться – вдруг злые люди порешили извести, ядом обкармливают?

– Что привело ко мне племянницу славного князя Владимира? – кланяясь, спросил лекарь, когда Мстислава переступила порог его покоев, расположенных в дальнем, солнечном крыле терема.

– Больна я, Саддам, – испуганно призналась Мстислава.

– Что беспокоит тебя, о светлоликая госпожа?

Мстислава поведала о снедающем ее недуге. Лекарь выслушал ее с превеликим вниманием и, хитро улыбнувшись, сказал:

– Прекрасноглазая госпожа может принести добрую весть своему мужу, славному воину Эрику.

– Какую добрую весть? – не поняла Мстислава.

– Ну, как же, – снова заулыбался лекарь. – Вскоре прекраснолицая госпожа подарит ему наследника.

До Мстиславы не сразу дошел смысл только что услышанных слов. А когда она поняла, о чем идет речь, то почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног и глаза застилает черная пелена. Она успела подумать только о том, что, наверное, умирает и это необыкновенно хорошо – никто не узнает ее позора.

Саддам едва успел подхватить внезапно лишившуюся чувств женщину и при помощи ученика уложить ее. По счастью, она быстро пришла в себя, но радости отчего-то не изъявила. Саддам сначала подивился: какая женщина не мечтает подарить повелителю наследника? Но потом вспомнил, что у Мстиславы этот ребенок – первый.

– Госпожа, – сказал он, хитро улыбаясь, – я понимаю ваше состояние. Но не волнуйтесь. Я опытный врач и могу вам сказать, что при вашем сложении беременность пройдет легко, а роды – еще легче.. Вот увидите, вскоре ваши недомогания пройдут и вы будете чувствовать себя гораздо лучше.

– Да, да, – рассеянно отвечала Мстислава. – Я благодарю тебя Саддам за участие и помощь, а теперь мне пора идти.

С этими словами она вышла из покоев, одарив старика византийской монетой, к которым он питал особенную страсть, считая чуть ли не единственно ценными деньгами на свете, кроме, конечно, денег своей собственной страны, название которых было столь непривычно для славянского уха, что запомнить его не мог никто.

Выйдя от Саддама, Мстислава остановилась возле узорчатого в свинцовом переплете окна и задумалась над тем, как же ей быть дальше. Ей даже пришла в голову мысль покончить со всем разом, выбросившись из этого же окна. Но страх перед болью остановил ее. Не убьется насмерть, будет мучаться... Да и грех это по новой-то вере.

Потому, поразмыслив еще немного, Мстислава расправила горестно опущенные плечи и твердой поступью двинулась в сторону покоев князя Владимира. Князь только что закончил трапезу и собирался пойти поспать в сладкие послеобеденные часы, когда ему доложили о том, что его племянница Мстислава хочет его видеть.

Бормоча себе под нос что-то о не в меру назойливых племянницах, от которых нет покоя ни днем, ни ночью, князь вышел из опочивальни. Увидев белую, как мел Мстиславу, он понял, что случилось что-то недоброе.

– Князь! – потеряв выдержку, вскрикнула Мстислава и бросилась ему в ноги.

– Что случилось, дитя мое? – удивился Владимир.

– Беда стряслась, князь, – отвечала, захлебываясь слезами, княжеская племянница.

– Не реви, говори толком, – похлопал ее по плечу Владимир.

– Непраздна я, князь, – вновь заливаясь слезами и дрожа, как осиновый лист, призналась Мстислава.

Князь изрядно тому удивился.

– Так что ж с того? – спросил он. – Радоваться ведь надо – Эрику наследника подаришь! А ты в плачь!

– Ах, князь, кабы Эрику, я бы не горевала...

Тут князь Владимир изволил расхохотаться.

– Ну, девка! Холодна, холодна, а на поверку ишь какая горячая оказалась! Супруг, значит за дверь, а ты! Ну, племянница! Да ты не боись, Эрику я про то ничего не скажу, может, и милостивца твоего куда пристрою...

– Ох, не понял ты ничего, пресветлый князь! – с горечью в голосе произнесла Мстислава. – Ведь твоего ребенка я под сердцем ношу! Никто боле не входил ко мне!

Владимир мгновенно посерьезнел.

– Брешешь, красавица! Это когда было! И вообще, велено тебе про это забыть, так забудь. Еще не хватало, чтоб кто узнал, что я с родной племянницей ложе делил!

– Так ведь делил! – вдруг воскликнула Мстислава. – И ребенок, вот он, от той ночи!

– Тише, ты, сумасшедшая, – шикнул на Мстиславу Владимир. – Что раскричалась! Не дай Бог, услышит кто!

– Так что ж мне делать?! – не приглушая голоса, продолжала вопрошать Мстислава.

– Да, что ты, молодуха, шум поднимаешь? Неужто думаешь, что славный наш Эрик настолько сведущ в подобных делах, что додумается до правды?

– Ох, князь, он все поймет, как только узнает, что непраздна я!