– Лаура опростаться не может, лекарь нужен! – на одном дыхании выпалил Эрик и замер в ожидании ответа.

– Это девка твоя? – заинтересованно приоткрыл заплывшие со сна глаза Владимир. – Не говорил ты мне о том, что она непраздна.

– Не думал я, великий князь, что у тебя к этому интерес быть может, – удивился Эрик.

– Интерес не интерес, а князь киевский все знать должен. Ладно, сейчас прикажу позвать Саддама.

Владимир хлопнул в ладоши, и в палату тут же вбежал стоявший на дверях страж. Вид у него был весьма испуганный. Видимо, боялся он, что покарает его великий князь за нагло прерванный сладкий утренний сон.

– Приведи сюда Саддама-лекаря, – не глядя на стража, бросил Владимир.

Страж удалился. Не было его довольно долго, наконец за дверью послышались мягкие шаги и в палату вошел старец в шелковом халате, в туфлях с чудными загнутыми носами. На голове у него красовалась чалма, украшенная немалым яхонтом.

Старик склонился перед Владимиром в глубоком поклоне, сложив при этом руки ладонь к ладони.

– Долгих лет тебе, великий князь, – сказал он. Выговор у старика был странный, все звуки были какими-то гортанными и мягкими, но говорил он чисто, слова не коверкал.

– И тебе долгих лет, Саддам, – ответил Владимир.

– Князь изволил заболеть? – снова подал голос старик.

– Нет, я здоров. Но видишь этого человека? – Владимир кивнул в сторону Эрика. – Его женщина не может освободиться от бремени. Ты должен ей помочь.

– Воля князя для меня закон, – ответил старик. – Мне лишь нужно собрать кое-что из моих снадобий и инструментов.

Старик говорил так медленно и равнодушно, что Эрик начал злиться.

– Нужно поспешить. Когда я уходил из дома, а прошло уже немало времени, Лауре было очень плохо.

– Мои сборы не займут много времени, – все также спокойно ответил старик-лекарь.

– Ты верхом? – Спросил вдруг Владимир.

– Да.

– Возьмешь мои сани. Саддама, конечно, можно посадить на коня, но, думаю, это будет не очень удобно.

– Спасибо, князь, – ответил Эрик, действительно испытывая к Владимиру искреннюю благодарность.

Старик юркнул в дверь, и до слуха Эрика снова донеслось быстрое шарканье, издаваемое туфлями с загнутыми носами.

Дожидаться лекаря, и вправду, пришлось недолго. Вскоре он вернулся, волоча за собой огромную суму из тонко выделанной кожи. Нес он ее осторожно, и Эрик понял, отчего князь счел неудобным посадить лекаря на коня – суму он нес с великим тщанием.

Возок уже ждал перед воротами. Эрик помог лекарю устроиться, и через малое время они уже летели по улицам Киева. В этот ранний час прохожих было немного, и возница гнал вовсю, предупрежденный о срочности дела.

Эриком владели мрачные предчувствия. Как назло, погода была нехороша: серые тучи затянули небо и только что взошедшее солнце не могло пробиться сквозь них. Лаура такую погоду не любила больше всего. Дитя солнца, она словно заболевала, когда светило скрывалось надолго. Лаура вообще любила все живое, вольное. Не рвала никогда цветов, плакала при виде плененных животных.

Однажды Эрик купил Лауре на рынке клетку с поющим щеглом. Вопреки его ожиданиям, Лаура не обрадовалась подарку, наоборот, чуть не расплакалась. Зато когда Эрик предложил ей выпустить птицу на волю, радости девушки не было предела. Эрик долго раздумывал над такой странностью избранницы и порешил, что увидела она в пойманной птичке саму себя.

Не выпало Лауре быть свободной. Вечно чья-то собственность, вещь, она и не знала, что такое воля, и не знала бы, что с ней делать, получи ее. Но душа-то ее была свободна, и знала: неправильно это, когда один человек владеет другим, распоряжается и жизнью и смертью его...

Когда Эрик и лекарь добрались до терема, там по-прежнему стояла гробовая тишина. Эрик волоком потащил Саддама к бане и нос к носу столкнулся с Преславой. Лицо ее было заплакано, и у Эрика упало сердце.

– Что? – кинулся он к старухе.

– Плохо, – ответила бабка и, утерев глаза кончиком плата, тяжело вздохнула. – Кончается она, и ребенок, не знаю, жив или нет. Велик он для нее, пичужки. Она ж как тростинка тонкая, куда ей твоих детей рожать.

– Я лекаря привез, – сказал Эрик, чувствуя какую-то необъяснимую вину за то, что его дети такие крупные.

Тут только бабка разглядела в полумраке коридора чудного старика в странной, нерусской одежде.

– Энтот, что ли? – удивилась она. – Откуда такое чудо?

– Не фыркай, бабка, – подтолкнул Преславу Эрик. – Это лекарь самого князя Владимира.

– Ой, – испугалась старуха. – А чтой-то он чудной такой. Неужто князь себе лучше найти не мог?

– Он и есть лекарь самый наилучший, просто приехал он в Киев из дальней страны.

– Там что ж, все так ходют? – еще больше изумилась старуха.

– Да, у нас все так ходят, – вдруг раздался гортанный голос. – Но я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать странности моего одеяния, а для того, чтобы помочь больной. Где она?

Эрик молча распахнул дверь и опрометью кинулся наверх. Только там остановился, прислушиваясь. Преслава сей же час о чем-то заспорила с Саддамом, потом умолкла, и слышен был только сварливый голос княжеского лекаря. Затем послышался топот ног, голоса. Из всего услышанного Эрик понял, что лекарь приказывает перенести Лауру в опочивальню, ругает слуг и его самого варварами и палачами. Эрик ушел от греха подальше в верхнюю горницу, присел там на лавку, потом вновь заслышал возню – Лауру перенесли в опочивальню, и кинулся к туда.

Эрик оттеснил Преславу в угол, прежде чем она смогла проскользнуть в комнату.

– Что это вы удумали? – мрачно спросил он.

– Лекаря своего спрашивай, я лишь делаю, что он говорит, – ответила строптивая бабка.

– И что же он говорит?

– Не велел тебе сказывать. И в комнату тебя пущать не велел, – словно угадав помысел господина, выпалила старуха.

– Что значит, не велел? – вознегодовал Эрик. – Я здесь хозяин!

– Он сказал, что если ты войдешь, то он делать ничего не станет и Лаурка твоя ихнему Аллаху душу отдаст, – таинственно изрекла старуха.

– Она хоть жива? – с дрожью в голосе спросил Эрик.

– Покуда да, но еле-еле, – простонала бабка. – Бусурманин энтот сказал, что спасет ее, родимую. А что он там задумал, тебе знать не надобно. Ступай, хозяин, хлебни меда похмельней, да сосни где-нибудь. Вона на тебе лица нет, а я уж пойду, пособлю лекарю.

И, ловко вывернувшись, Преслава скользнула за дверь.

Эрик вновь остался один на один со своими нелегкими думами. Из-за двери до него доносились звуки, и они не нравились ему: приглушенные, тревожные голоса, звон посуды, треск рвущейся материи и шум льющейся воды. И вдруг все это перекрыл леденящий душу крик, и трудно было поверить, что маленькая, тихая Лаура может так кричать.