Леха кокетничал. Он был нестарый и нужен был всем и каждому – от Валерки до Нонны Михайловны и обратно, но парадокс заключался в том, что просить о нем у Дерева действительно никому бы не пришло в голову. И вовсе не потому, что он не был привлекательным как мужчина, отнюдь. Все настолько привыкли считать его общественным достоянием, что присвоить себе и пользоваться им единолично казалось чем-то сродни экономическому преступлению. И все же сегодня нашлась в лагере одна женщина, которая больше всех других жаждала аудиенции с Лехой.

К началу концерта Ленка опоздала и вошла в зал уже тогда, когда Эдуарда сменил на сцене Аполлон Лучезарный и Нонна Михайловна успела испытать очередной катарсис. Ленка тоже его чуть не испытала, но не из-за того, что у Сашки на тоге развязался узел, что сделало его еще более лучезарным, а из-за того, что возле лестницы на сцену она обнаружила Виталика, который пытался надуть полуторалитровую клизму.

На вопрос, что здесь происходит, Виталик, не вынимая изо рта пластикового наконечника с рассеивателем, ответил, что он будет участвовать в конкурсе по надуванию клизм, который придумал Леха и который Ленка почему-то не дала ему провести в отряде. Чтобы Виталик точно выиграл, Леха по дружбе дал ему во временное пользование снаряд для тренировок и попросил никому не рассказывать об их маленькой хитрости.

– Где он?! – гавкнула Ленка и, принюхиваясь, стала оглядываться по сторонам.

Взяв след, она прицепила к подолу юбки состав из тридцати детей, последним вагоном в котором был Женька, доделывающий для нее сюрприз, подхватила два ведра воды, нужных ей для номера, и тяжелой поступью стала подниматься по лестнице за кулисы.

– Ты Виталика клизму попросил надуть?! – прогавкала она из-за рояля и поставила на пол ведра. – Мне уже за водой сходить нельзя? Терпение лопается! Я на пять минут его оставила… А эт-то что?!

В тусклом свете Лехиного плафона в пластырях и моргающей рампы Ленка увидела своих детей и сразу забыла, зачем ей нужен был Леха.

– Сюрприз! – крикнул Женька, выглядывая из-за последнего вагончика. – Можешь сказать спасибо Виталику и мне!

Ленка не сказала спасибо ни Виталику, ни Женьке. Она вообще ничего не сказала, потому что потеряла дар речи. Мало того что песня у третьего отряда называлась «Закаляйся», для чего им и нужны были ведра с водой, так еще и Женька перепутал в темноте цвета своих «метеоритов», и вирус получился не особо опасным, а смертельным, причем смерть, судя по величине трупных пятен, наступила уже давно. Тридцать маленьких зомби улыбались Ленке и моргали глазами наизнанку.

– Смывай давай! – взвизгнула она и пнула ведро с водой.

Ведро качнулось, на пол шлепнулся ледяной плевок. Женька начал торопливо объяснять, что Guerlain выпускает уходовую и декоративную косметику премиум-класса, что в составе такой косметики используются редкие и натуральные ингредиенты и что каждая новинка готовится в течение очень долгого периода времени, чтобы затем каждый день радовать своих покупательниц высоким качеством и удивительной стойкостью, но через сцену уже шел Аполлон Лучезарный с микрофоном, и времени на извинения не оставалось.

– Короче, не смывается это водопроводной водой, Лена, – сказал вместо извинений Женька и принял из Сашкиных рук микрофон. – Но я что-нибудь придумаю. Я тебе обещаю!

То, что произошло дальше, все помнят очень смутно, а жаль, потому что у нас была очень чувственная и красивая песня о том, как в пять утра к нам пришел добрейшей души человек и предостерег нас от дальнейшего морального разложения, за что наша благодарность ему не знает границ.

Исполняли ее сразу два отряда и четверо вожатых – невиданное в стенах маленького актового зала зрелище. Особенно старался Женька, которому достался микрофон. Не зная, что по этой причине зал слышит в основном его, он пританцовывал с микрофоном, держа его совсем не так, как показывал Сашка, и тоненько пел:

Белая ночь сиреней листву

Ветер качает то робкий, то смелый!

В белую ночь, в час, когда я усну,

Придет ко мне врач ослепительно белый!

Ярким посветит своим фонарем,

И я появленье его угадаю.

Куда же нам деться теперь вчетвером?

Куда, я не знаю! Куда, я не знаю!

Белый халат твой белее, чем облако!

Раньше, чем солнце, встаешь, в пять утра…

На припеве песня трагическим образом оборвалась. Нет, Женьку не долбануло током, как можно было подумать. Повинуясь какому-то рефлексу, выработавшемуся у жителей мегаполисов в то непростое время, он, как и все, упал на пол, потому что прямо посреди концерта в актовом зале прогремел самый настоящий взрыв. Судя по звуку, эпицентр его находился где-то возле лестницы на сцену, а если быть еще точнее, то в районе головы Виталика.

– Это считается, что я выиграл?! – орал он, не слыша самого себя, и показывал оглохшему Лехе рваную клизму. – Считается, если лопнуло?

– Долбанет! – кричал где-то Сашка, но лежащему на полу контуженому Женьке казалось, что это другое, хотя и очень похожее слово.

– Лопнуло, – шевелил губами заваленный детьми Женька и смотрел в потолок, моргая в такт закоротившей рампе. – Что лопнуло? Ленкино терпение? Не может быть. Неужели это все из-за меня?

Пальцы его свободной руки запутались в Анькиных кудрях, и он осторожно приподнял ее голову.

– Ты живой? – спросила она и, заглянув в его широко открытые глаза, вскрикнула.

В расширенных зрачках Анька увидела выпущенные закрылки и выходящее шасси: ввиду прогремевшего на борту взрыва наш самолет запрашивал аварийную посадку в Чите.

– Отдай микрофон немедленно! – закричала Анька и стала выбираться из-под Вовы и Валерки. – Немедленно отдай микрофон и убери чертовы закрылки!

Чего только не слышали стены казармы читинского дисбата! То были искренние пожелания друг другу счастья в любви, в том числе и однополой, просьбы сходить по всем известному маршруту и выражения досады из-за того, что сходили не туда да не с тем результатом. Но вряд ли кому-либо за всю историю существования читинского дисбата приходило в голову говорить все это со сцены в микрофон.

– Здесь полный зал детей! Отдай! – еще раз крикнула Анька и, выползая из-под Вовы, стала изо всех сил тянуться за микрофоном. – Заходи на второй круг! Штурвал на себя! На себя тяни штурвал!

– На себя тяни, – повторил Женька побелевшими губами и потянул на себя штурвал.

Вот тут его и долбануло. Единственным человеком, уверенным, что все идет по сценарию,