И тем самым мы готовим себя к следующей практике полноты внимания.

Как говорилось ранее, четвёртое применение полноты внимания называется «полнота внимания в отношении Дхармы», что можно истолковать по-разному. Для меня эта практика означает поддержание осознанности, направленной на то, что мой отец и другие учителя называли «пространством».

Что это значит?

Некоторые из вас, возможно, уже немного познакомились с ощущением пространства через практику осознавания тела, чувств и мыслей – по крайней мере поняли, что эти практики дают возможность ослабить узлы самоотождествлени «я», которые так плотно связывают нас со своими программами. В частности, практика осознавания мышления приводит к тому, что мы начинаем ощущать промежутки времени между мыслями, в течение которых мы абсолютно живы, бдительны и внимательны и при этом свободны от тяжёлого груза историй, которые так любим рассказывать о самих себе, других людях и мире.

Практика осознавания Дхармы позволит продвинуться дальше и испытать глубокое ощущение гостеприимной и радушной открытости и ясности.

А иногда эта открытость и ясность может даже шокировать.

Прошло почти полтора года с момента моего прибытия в Таши Джонг, когда до меня дошёл слух, что Кхамтрул Ринпоче собирается в поездку в Непал. Я очень хотел поехать с ним, чтобы увидеться с отцом и всей своей семьёй, но не знал, выбрал ли уже Ринпоче сопровождающих. И вот однажды днём, когда он работал на крыше главного здания монастыря, я подошёл к нему. Я хотел спросить: «Не могли бы вы взять меня с собой в Непал?» – но никак не мог понять, как это сказать.

Я провёл несколько часов рядом с Ринпоче, пока он работал, но всякий раз, когда я пытался его спросить, слова застревали у меня в горле. Чем дольше я ждал, тем сильнее нервничал и тем сложнее мне было придумать что-либо вразумительное, не говоря уже о том, чтобы выразить это словами. Я запутался во всех слоях «я». На уровне «реального» и «драгоценного» я скучал по дому. Мне не хватало комфорта, который мне предоставлял отец и вся семья. На уровне «социального „я“» я боялся, что Кхамтрул Ринпоче об этом догадается. Я не хотел, чтобы он думал, будто я не ценю его доброту или что несчастлив в Таши Джонге.

Я представлял, что, спроси Ринпоче, отчего это вдруг мне так приспичило попасть в Непал, я должен буду привести веские доводы, а тоска по родным местам плохо вписывалась в категорию уважительных причин. В конце концов мне на ум пришло решение – и этот довод был наполовину правдой. Вместо того чтобы сказать, что я хотел повидать отца, я использовал предлог, который имел своё разумное обоснование. В то время житель Непала, желавший попасть в Индию, должен был предоставить письменное разрешение из Министерства иностранных дел Непала с официальной печатью. Письмо с разрешением у меня было, но оно действовало всего в течение двух лет. Через какое-то время мне необходимо было получать новое. Я подумал, что это может послужить прекрасным оправданием для моей поездки: «Я должен ехать с вами в Непал, иначе не смогу оставаться в Индии». Я чувствовал себя ужасно глупо, используя этот предлог; план казался мне такой очевидной уловкой.

Казалось, я придумал вполне уважительную причину, но в итоге просто выпалил: «Ринпоче, я хочу поехать с вами в Непал».

Думаю, он догадывался о моих внутренних терзаниях. Не нужно обладать сверхъестественными способностями, чтобы понять, что у подростка на уме какой-то план и он стесняется об этом заговорить. Кхамтрул Ринпоче был абсолютно спокоен, расхаживая без особого дела с едва заметной улыбкой на лице. Тот факт, что он ждал, не без доли юмора, пока я найду что сказать, красноречиво свидетельствовал о его необычайной доброте.

Теперь, когда мои студенты начинают стесняться, боясь высказаться, когда хотят спросить о чём-то очень личном или неловком, я вспоминаю терпение и щедрость своего великого учителя. Он не спросил, что мне надо, и не озвучил мою просьбу за меня. Он просто ждал, когда я по-своему, в подходящий мне момент и в соответствии со своим характером разрешу внутренний конфликт. Он дал мне быть – быть самим собой. Таким образом, ни произнося ни слова, он сообщал мне, что то, кем и каким я был в тот момент, – абсолютно нормально.

Это признак настоящего учителя. Пространство в сердце Ринпоче было настолько обширным и открытым – в нём было более чем достаточно места для чаяний беспокойного, пугливого четырнадцатилетнего мальчишки, который топтался на месте и скорее бы проглотил пригоршню песка, чем признался в собственных страхах и неуверенности. Те счастливчики, которым удалось принять его открытую доброту, получили уникальную возможность учиться у такого наставника.

К моему удивлению, Кхамтрул Ринпоче не спросил, почему я так хотел поехать в Непал. Он не ответил «да» или «нет». Он просто сказал: «Ладно». Может, в то время он ещё не решил, сколько человек и кто именно поедет с ним в Непал. Для моих юношеских ушей самое главное было знать, что он услышал мою просьбу и дал понять, что никакого преступления в ней не было.

Несмотря на мои страхи, разговор получился самым обычным. Все мои тревоги и тягостные размышления были напрасны – Ринпоче преподал мне великолепный урок, просто в полной мере оставаясь самим собой. Нет никакой необходимости усложнять свою жизнь, выкручиваясь и изворачиваясь, дабы придумать социально приемлемое оправдание основным потребностям и желаниям. Просто выскажите их. Каким может быть наихудшее развитие событий? Кто-то скажет: «Нет». Может быть, спросят: «А почему ты этого хочешь?» или «Для чего тебе это нужно?» – и тогда вам придётся обосновать свою просьбу.

В конце концов, по одному ему известным причинам, Кхамтрул Ринпоче решил взять с собой в поездку всех молодых тулку. Я ехал вместе с ним в машине, сидя на переднем сиденье с другим тулку, тогда как Ринпоче сидел на заднем сиденье вместе с ещё одним ламой постарше, всю дорогу из Индии в Катманду, занявшую пятнадцать дней. Нас сопровождал грузовик с примерно сорока монахами. В течение всего пути Ринпоче молчал – просто пребывал, – и это стало для меня ещё одним уроком. Когда мы пересекали границу и вооружённые служащие пограничного поста проверяли паспорта, его умиротворённое, доброе выражение лица ни разу не изменилось. Ничто не расстроило его за эти пятнадцать дней.

Я сопровождал Ринпоче в его поездках по буддийским святыням Непала. После двух недель путешествий я спросил его – застенчиво, ведь он всё-таки был моим учителем, – можно ли мне какое-то время побыть с отцом.

Не знаю, чего я ожидал, но точно не широкой улыбки, которой он меня одарил со словами: «Очень хорошо! Будь добр, передай мои наилучшие пожелания Тулку Ургьену Ринпоче». Он дал мне денег на дорогу до Наги Гомпы и кхадак – церемониальный шарф, который подносят как символ благих намерений и благословений, – для отца.

И я отправился в путь с его дарами и благословениями.

Я даже не догадывался, что меня ожидает.

Я провёл с отцом всего несколько недель в его ретрите в Наги Гомпе. Ближе к концу моего пребывания он дал мне урок прямого переживания пространства.