Но проблема была не в физическом теле. Она крылась в моём эмоциональном теле и уме. Я участвовал в какой-то масштабной битве внешнего идеала со скрытым роем мыслей и чувств. В последующие несколько лет я, как сказали бы психологи, начал расщепляться: распадаться на части, стараясь держать себя в руках.

Иногда, видя, как люди смеются и радуются жизни, я удивлялся: «И как они могут смеяться? Как могут быть такими счастливыми?». Мне казалось, что я носил на голове баранью отбивную: толстый, сырой, мясистый щит, который не давал мне общаться с другими людьми. Я непрестанно сверлил себя мыслью о том, что я плохой, а хотелось быть хорошим.

Хотя моё состояние ухудшалось в течение нескольких лет, я считаю, что мне ещё повезло. Многие люди ведут борьбу с самими собой на протяжении десятков лет. Недавно одна моя ученица призналась, что всю жизнь считала себя «заменой» старшей сестры, которая умерла в детстве. Неизвестно, действительно ли родители так её воспринимали, но алтарь в честь умершей сестры, возведённый в гостиной родительского дома, и её фотографии в их спальне убеждали женщину в том, что её саму они не ценили и не любили. И под этим казавшимся ей беспросветным покровом она и провела более тридцати лет, стараясь доказать, что у неё есть право быть любимой, неподражаемой, умной и достойной, – в постоянных поисках признания в глазах поклонников, друзей и коллег.

В итоге все эти попытки окончательно её истощили. Она потеряла работу и более шести месяцев не вылезала из постели, слоняясь по квартире, «как зомби», – как она сама выразилась.

«Волосы спутались, зубы испортились, а в квартире царил беспорядок. Я сама была в полном беспорядке».

Она посмеялась.

«Тогда-то я и решила серьёзно заняться буддизмом. Пора было начинать практиковать – по-настоящему. Не для того чтобы самоутвердиться, а чтобы наконец поверить в вероятность того, что я не была „заменой“. Я была кем-то другим. Кем, я не знала. Но была готова к тому, чтобы какое-то время не знать этого и просто смотреть, что будет происходить».

Незнание, как выясняется, – одно из наиболее благоприятных последствий разрушения программ, с которыми мы привыкли себя ассоциировать. А со временем они непременно разрушатся.

Когда мне было восемнадцать, мне снова разрешили съездить в Непал. Во время второго, на этот раз более продолжительного, общения с отцом я получил более глубокие учения о пространстве из знаний древней линии преемственности дзогчен. Это тибетское слово обычно переводят как «великое совершенство».

Понятие дзогчен образовано двумя словами: дзог – сокращение от дзогпа – на начальном уровне действительно значит «совершенный» или «совершенство», а чен – «великий» или «обширный».

Но на более тонком уровне слово дзогпа означает «всё охвачено, ничего не упущено». Для того чтобы это понять, представьте, что вы сидите в комнате и смотрите в маленькое окно. Вы видите только часть пейзажа (если же вы находитесь в городе, то видите лишь части зданий или только кирпичную стену строения напротив). А теперь представьте, что выходите на улицу. Сейчас вы видите намного больше! Если вы потратите чуть больше времени и сил и направитесь куда-то, где есть открытое пространство, например в парк, сколько всего вы увидите? Более того, если вы отправитесь ещё дальше, откуда открывается полный обзор, к примеру, на вершину горы, в Гранд-Каньон или на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, вам откроется обширная панорама.

В некотором смысле это движение к более широким и открытым пространствам выражается понятием чен – «великим», или «обширным», аспектом дзогчена. На личном же уровне чен отражает ощущение оживления и возбуждения, которое человек испытывает, выйдя из маленькой комнаты с крохотным окном и впервые увидев намного более обширную картину, – ощущение типа: «Это потрясающе!».

Проведя с отцом два месяца, я получил великое множество уроков о том, как охватить одним взглядом всю картину мыслей, чувств и ощущений, которые непрестанно появлялись и исчезали. Одно из самых памятных учений я получил после того, как признался, что совсем запутался в веренице мыслей и чувств, кишевших в моём уме, и что считал себя нехорошим тулку, потому что мои мысли и чувства были «плохими».

Был день, и мы вдвоём сидели в его маленькой комнатке. Я видел, как за окном образовывались, плыли, распадались на части и меняли свои очертания облака.

«Посмотри на облака, – сказал он. – Какие они: плохие или хорошие?»

Я покачал головой и попытался ответить как можно правильнее: «Ну, для кого-то они хорошие, потому что дают передышку от солнца. Но некоторые, возможно, считают их плохими, потому что они предвещают дождь, который доставляет неудобства или может затопить их посевы».

«Именно», – ответил он, улыбаясь.

Я ждал.

«Хороший, плохой, радостный или грустный – эти качества лишь относительно настоящие, зависящие от жизненных обстоятельств разных людей, – сказал он. – Но по своей сути они не являются безусловными, истинными качествами. На абсолютном уровне они – всего лишь наименования всевозможных видов опыта, которые придумывает ум и которые приклеиваются к нам, становясь частью нашего существования и переживаемого опыта. Сами по себе они ни плохие, ни хорошие. Они будто облака, плывущие по небосводу.

Проблема заключается в том, что мы всем сердцем верим в эти наименования и ярлыки. Это всё равно что пытаться удержать облака в небе или стараться их прогнать. Мы хотим изменить или сохранить условия и обстоятельства, но это только усложняет проблему, потому что мы считаем эти ситуации постоянными и истинно реальными, вместо того, чтобы воспринимать их как временные проявления определённых причин и условий».

Слушая его, я посмотрел в окно и увидел, что облака на самом деле двигались, меняли форму, а некоторые из них полностью растворялись на фоне голубых небес.

Он заметил, куда был обращён мой взгляд. «Да, посмотри, как они меняются. Но пространство за ними ни чуточку не изменилось. Это пространство – как внутренне присущая тебе природа. Оно никогда не меняется. У него нет ни начала, ни конца. По небу мчатся облака, иногда полностью его заволакивая, но пространство остаётся неизменным – в наших сердцах, умах, во всех наших переживаниях».

Он улыбнулся.

«Мы просто не привыкли к такому восприятию. Мы видим облака, а не пространство за ними. Замечаем свои мысли, ощущаем чувства, но не видим того пространства, благодаря которому имеем возможность всё это замечать. Мы не понимаем, что появление любых вещей в результате влияния различных условий возможно только потому, что пространство настолько открыто, что позволяет всему возникать, или что единственная причина, по которой они возникают и исчезают, состоит в том, что сама их природа и есть это пространство».

Я какое-то время размышлял над этими словами и остальными его уроками. Всё это казалось мне абстрактной философией.