Основным занятием второй половины зимы 1942/1943 годов стало натаскивание экипажей 28-го, 29-го, 221-го БАПов и 35-го МТАБ на полеты на максимальную дальность. Часть из них отвели в Архангельск, хотя по уму их требовалось расположить много севернее, но экипажи и аэродромные службы были к этому не готовы. А у нас не было возможности перебросить туда тяжелую технику для расчистки взлетных полос. Заранее об этом «побеспокоиться» не дали возможности. Пока выделили технику, там началась зима. А мы были заняты под Линахамари. Подходящих аэродромов было всего два: Амдерма и Диксон. Вот только вместить все самолеты бомбардировочных полков ОМАГ они возможности не имели, поэтому мои «хотелки» быстренько урезали, несмотря на то, что еще в октябре мы перебросили трактора и два батальона аэродромного обслуживания в Белушью губу, что на Южном острове, с задачей создать три площадки, как для истребителей, так и для бомбардировщиков и торпедоносцев. Но их в конце концов просто забрали оттуда, оставив какой-то минимум и заменив большую часть личного состава на пленных и бывших пленных, не прошедших проверку в Особых отделах. Что-то там делалось, но от авиационной группы осталось четыре звена по три самолета и восемь «аэрокобр» с двумя типами подвесных баков. Три звена имели самолеты B-25G, одно: один А-20C и два «Бостон Мk IIIA». «Бостон» и А-20 не слишком отличались друг от друга, но «начинка» у них была разная. Оба «Бостон Мk IIIA» имели радиолокатор «Гнейс-2м» и встроенный в бомболюк топливный танк на 1036 литров, что существенно повышало их дальность.

Что касается В-25G, то их только-только получили из 222-й дивизии АДД. Там их испытали и слегка переделали на 81-м заводе. Для нужд авиации дальнего действия их признали негодными. Рекомендовали передать их в авиацию ВМФ, что и было сделано. Дело было в том, что нижняя полусфера у них не была защищена. 222-я дивизия дала рекомендации американцам убрать нижнюю оборонительную башню и перенести ее два пулемета в корму. Это было сделано еще на модификации «С». У «G» в носу стояло 75-мм орудие с запасом снарядов на 24 выстрела. Испробовав ее в ночных полетах написали: «Самолет Б-25 (пушечный вариант) целесообразно использовать в ВМФ для удара по кораблям противника». Все поступившие машины слили нам. Сами в поезд попасть из нее не могли, а наши летчики должны были ими стрелять, тоже ночью, по маленькой подводной лодке. К тому же пушка была не автоматической! А так как после первого же выстрела самолет уводило в сторону (орудие стояло не в диаметрали), то требовалось попасть с первого раза. Угу! Как же! Сели писать ценные и важные письма, так как по навигационному оборудованию нас самолеты тоже не устраивали. Кстати, занятие совсем не бесполезное, американские инженеры всегда прислушивались к тому, что им пишут, и быстро производили переделки. И, хотя полуавтоматическое зарядное устройство американцы прислали очень быстро, уже в декабре, большинство машин нами были переделаны под использование трех видов автоматических 37- и 57-мм пушек: ШФК-37, РШР-57 и опытную НС-37. От ШФК-37 впоследствии отказались, в связи со снятием ее с производства, несмотря на выдающуюся бронепробиваемость ее снарядов. Но дело портил магазин на 40 патронов, используемый в ней. Две остальные питались бесконечной лентой. Устанавливаемый внутренний бензобак на 518 галлонов позволял В-25-му находиться в воздухе до 17 часов. Поставляемые американцами радиолокаторы AN/APS-2 достаточно эффективно работали по водной поверхности и позволяли обнаруживать места зарядки подводных лодок. Малогабаритные противолодочные торпеды, хотя и не поставлялись по ленд-лизу, но производились в СССР, поэтому уже в январе стало заметно, что противник сократил до минимума количество развернутых подводных сил в нашей зоне ответственности. Этому способствовали как наши успехи в установке на корабли дивизии бомбометов РБУ, так и действия 12 ночных бомбардировщиков и торпедоносцев.

В целом зима прошла довольно спокойно, впервые за прошедшие полтора года, если не считать того обстоятельства, что мне пришлось перенести довольно значительную часть штаба дивизии в Архангельск из Гремихи. Способствовали этому два обстоятельства: во-первых, необходимо было наладить производство глубинных бомб, их делали в Новодвинске, то есть в Мехкастрое, во-вторых, летунам повысили звания и передали их нам в оперативное подчинение, причем с переменным составом. Все полки Особой группы должны были пройти тренировки по нашей программе, и они постоянно меняли экипажи. Только «построишь» одних, их меняют на других. Плюс вместе с ними приходят новые самолеты, которые требуется переоснастить и перевооружить, а это все возможно только в Талагах или Лахте. А там – город под боком, причем тыловой, да еще и с большим количеством представителей «союзников». В общем, устав «воспитывать» моих летунов, которые не вылезали с местной гауптвахты, вице-адмирал Степанов приказал мне перемещаться и навести полный порядок во вверенных частях.

– Я не посмотрю на былые заслуги! Как твои, так и твоих орлов! Делай, что хочешь, а этот бардак требуется прекратить!

А люди не были в тылу чуть ли не с сорок первого года. Вот и пытались «оттянуться», ведь закончат переоборудование, и они окажутся в Амдерме, на Диксоне или в Белушьей (Амдерме-2). А там ни ресторанов, ни девочек, сплошные тюлени да белые медведи. И 17-часовые полеты над зимней Арктикой. Это тоже приходилось иметь в виду. Вот вчерашние сержанты и оттягивались. С пьянкой, мордобоями и даже со стрельбой. Пришлось вызывать Петрухина и его зама по политической Суслова. Ну и своих комиссаров тоже привлечь, так как нарекания шли не в адрес ОМАГ, а в наш адрес. Они же «приданные». Вот такое «приданое». Ну, а куда деваться? Думаю, что мои бы, переправь их из Иоканги сюда, вели бы себя примерно так же. Я имею в виду средний командный состав. В итоге ОМАГ в декабре расформировали, нам же передали имеющиеся самолеты и их экипажи в состав дивизии. Стало несколько спокойнее.

Но тут вторая напасть вылезла: госиспытания! А проводить их негде, все во льду, только в «поле». А там – постоянная темень. Чуть посереет к 12 часам точно на севере, и опять темно. А сроки жмут, да и комиссии жить в этих богом забытых местах не слишком хочется. Плюс условия для работы, ну, «очень специфические». В общем, пришлось лететь в Андерму-2, подтягивать туда готовые кораблики и, прошедшие модернизацию, самолеты двух марок. Городить там стенд для подготовки «изделий», заканчивать радиостанцию, приводы, установить десять «бочек» от союзников, это готовые дома с внутренней теплоизоляцией. Сами – металлические, с герметичными окнами-термосами, между стекол воздух откачан. Нас-то этим не удивить: «евроремонт!», а тогда – это было в диковинку. Членов комиссии распределили по самолетам и кораблям. Одни смотрят сверху, а вторые – снизу ищут, что получилось, на дне. К сожалению, цели для испытаний стремились уйти от них как можно дальше и глубже. И сами о своем состоянии не докладывали. Было пару раз, когда SOS давали, тогда проще, а в основном приходилось искать сонаром и осматривать поверхность моря, чтобы что-нибудь понять и зафиксировать. Но чаще всего ничего не обнаруживали. Попробуй в таких условиях что-нибудь найди!

Самому тоже пришлось «переквалифицироваться». В-25, точнее PBJ-1D, под заводским номером 41-30133, 15-й серии, был оборудован для работы в условиях Крайнего Севера. Плюс, по нашей просьбе, все его топливные баки имели систему принудительного пожаротушения, с отводом выхлопных газов от двигателя. Стоял высокоширотный гироазимут-компас АМ и система выпуска шасси использовала настоящий «ликер-шасси», изготовленный в Америке из натурального спирта по советской технологии. Кроме того, 70 %-й спирт применялся для борьбы с обледенением винтов. Все топливные баки в крыльях позволяли их наддуть, и с их помощью бороться со льдом. Из навигационного оборудования стоял приемоиндикатор для LORAN-A(C), принимал сигналы от обеих систем. В законцовке правого крыла находилась антенна РЛС, под днищем, на месте нижней оборонительной башни, находилась вторая антенна, которая могла убираться в корпус. В носовой части стояло три неподвижных и один подвижный 12,7-мм «Браунинг», справа и слева торчали стволы двух РШР-57. То есть «вооружен и очень опасен». Стоял он на берегу Карского моря, которое с двух сторон охватывало его стоянку. С одной стороны – до моря было сто метров, со второй – 230. Впрочем, на востоке находилось тоже море, проливчик, соединяющий внутреннюю лагуну с морем. Аэродром назывался «Амдерма». Ненцы так называют места, где летом находится лежбище моржей. Поселок и рудник, стоявшие чуть в стороне от аэродрома, назывались так же. Это, кстати, самый авиационный поселок на Северах. С его появлением весь выплавляемый алюминий в Советском Союзе изготавливался без применения импортного флюорита. Это легкоплавкая шихта, плавиковый шпат, плотно покрывающая расплавленный алюминий в ванне, чтобы он не прореагировал с воздухом, и не окислился во время плавки. А еще из этого самого флюорита добывают фтор, который необходим для получения «ядрен-батона». Так что место здесь стратегическое, авиационное. Аэродром расположен на песчаной косе, которая долго служила родильным домом для моржей. Летом, в прилив и хороший шторм, волна может свободно перекатиться через косу, так как расстояние до уреза воды падает до 25–50 метров. Но зимой там высятся торосы, высотой до трех-четырех метров. (Сейчас поселок стоит почти пустой: рудник закрыт, авиаполк выведен, ракетчики – тоже. Два раза в месяц, в случае погоды и проданных билетов по совершенно атомным ценам, сюда может из Архангельска прилететь самолет.)