Уже два месяца, как Тильда вернулась из свадебного путешествия, а я с ней еще не виделась. Она звонит, держит меня в курсе, сообщая, как она счастлива и какой замечательный Феликс, но, когда дело доходит до личной встречи, она находит какие-то отговорки, поэтому я не могу удостовериться в правдивости ее сентиментальных восклицаний. Наконец меня приглашают на Керзон-стрит посмотреть кино. Она звонит, когда я дома, в интернете, снова травлюсь controllingmen, а поскольку я начеку и готова замечать минимальные изменения в голосе, искать малейший намек на нестабильность, я его все-таки замечаю! В ее голосе боль, но также и нечто другое, похожее на надежду или оптимизм.

– «Одинокая белая женщина», – говорит она. – Это фильм девяностых о двух молодых женщинах, Хэди и Элли. Хэди помешалась на Элли, безумно завидует ей, фильм такой, приятно зловещий. Тебе понравится.

Крепко, даже слишком крепко прижимаю телефон к уху, прислушиваясь к словам. Полагаю, она сейчас намекает на то, что у меня навязчивая идея. Я собираюсь спорить с ней: «Нет, я не завидую, все не так», но:

– Калли? Ты тут?

– Да… Я приду. Принесу брауни.

– Этот фильм особенный, – говорит она. – Я так рада, что ты его увидишь. Я расскажу тебе почему, когда посмотришь.

– Скажи сейчас.

– Нет! Сперва фильм.

Так что я приезжаю на Керзон-стрит, сжимая в руках сумку с брауни (сама испекла!) и своим извечным «Стронгбоу», что невольно наводит на мысль о том весеннем вечере, когда я впервые встретила Феликса. На этот раз, как и тогда, дверь открывает Тильда, а Феликс на кухне, переставляет что-то в шкафах.

Пытаюсь вести себя как можно более позитивно и радостно приветствую их:

– Добро пожаловать домой, мистер и миссисс Норберг!

Феликс забирает у меня сидр, наливает нам напитки, и я замечаю легкий загар от греческого солнца, идеально подходящий для того, чтобы подчеркнуть острые скулы и прозрачную бледность кожи у глаз. Он передает мне бокал, и когда наши руки соприкасаются, я понимаю, насколько взвинчена. Бормочу: «Прости», – и он вытирает пролившийся сидр. Пытаюсь начать разговор с чего-нибудь, что не вызовет напряжения.

– Дом твоих родителей был таким же? – спрашиваю я. – В смысле, в белых тонах, безупречный?

– Боже, нет, совсем нет. Когда я рос, их дом был весь покрыт шлифованными дубовыми досками, там была темная мебель, ковры цвета портвейна. Восхитительные произведения искусства, керамика и картины. Место, похожее на клуб джентльменов.

– Довольно формальная обстановка.

– Думаю, такой она и была. Она больше подходила для светских приемов, чем для двух маленьких мальчиков, бегающих повсюду и прыгающих по мебели.

Хотя я боюсь Феликса и считаю его ненормальным, ненавидеть его сложно. Возможно, я даже немного сочувствую ему, представляю, что его детство было мрачным, ему приходилось жить в мире, обустроенном Аланой целиком и полностью, чтобы Эрик чувствовал себя важным, главным. Даже думаю, что Эрик – тот человек, которому, наверное, понравилось бы, чтобы дети называли его «сэр», и даже несмотря на их юный возраст, он, должно быть, бесконечно проповедовал о процентных ставках, продуктивной статистике и своем мнении касательно мировой экономики.

Мы перемещаемся на диван, и я хочу спросить Феликса, каково ему быть сыном авторитетного мыслителя. Но Тильда говорит, что я должна посмотреть их фотографии с медового месяца, а потом мы перейдем к фильму. Она открывает ноутбук, и я любуюсь восточными халатами из хлопка кричащих цветов, в которых она праздно разгуливала по вилле. Попадается пара фото в бикини, но на них она стоит боком, игриво поглядывая из-за плеча на камеру. Бесполезно. Ничего не понимаю.

– Тяжело возвращаться в Лондон, – говорит Феликс. – Работа и все такое.

– Тебе удалось немного переключиться, пока вы были там? – Стараюсь говорить нормально, не хочу, чтобы меня выперли из квартиры.

Тильда смеется:

– Конечно же нет. Миллиард звонков по работе, постоянное залипание в интернет.

– Эй! Все было не настолько плохо. Я говорю о том, что тут мне снова придется проводить кучу времени не с тобой, и еще эта проклятая конференция в пятницу.

– Как долго тебя не будет? – спрашивает Тильда.

– Два дня.

– Я буду скучать.

– Я тоже буду скучать, детка.

Это его «детка» заставляет меня подняться с дивана, меня аж тошнит, и я сажусь отдельно. Тильда нажимает кнопку пульта.

Она права. Великолепный фильм, атмосферный. Дженнифер Джейсон Ли в роли Хэди темноволосая, тихая, наблюдательная (как я), а Бриджит Фонда – с более светлыми волосами и успешная (как Тильда). Можно подумать, что это просто совпадение, но мурашки по коже бегут по другой причине – оказывается, у Хэди есть сестра-близнец, которая умерла много лет назад. Поэтому вначале она кажется измученной, ищущей потерянную часть своей души. Фильм становится все мрачнее и мрачнее, такой уж жанр, и к концу я чувствую себя измотанной. Все еще подозреваю, что Тильда делает мне намек.

– Это было восхитительно, – говорю я. – Персонаж Хэди так сильно сыгран, невозможно оторваться.

Тильда и Феликс лежат на диване, она уютно устроилась на его руке. Поднимается, садится прямо, расправляет волосы.

– Ну, попробуй догадаться, Калли? Черт, ты только представь!

– Что?

– Они будут делать новый фильм, с таким же сюжетом, как в «Одинокой белой женщине», в центре сюжета две девушки, одна немного неуравновешенная, все время следит за второй. Одна завистливая, а другая обаятельная и успешная.

Чувствую укол в сердце.

– Похоже на «Ребекку», получается?

– Точно. Рабочее название – «Зависть». Два главных персонажа, Иви и Хелен. И еще – потрясающая новость – похоже, меня возьмут на роль Хелен.

У меня нервно бегают глаза, смотрю на Тильду и Феликса.

– Которая обаятельная?

Она отпивает вина.

– Да, она. Я проходила кастинг за неделю до свадьбы и получила роль!

Феликс сидит, словно в оцепенении. Глаза холодны, тело напряжено. И тут я срываюсь, взвизгнув дрожащим голосом:

– Даже не думай останавливать ее! Я знаю, тебя раздражает ее успех, но если ты сделаешь что-нибудь ей во вред, что угодно, я пойду в полицию!

Феликс встает с дивана и злобно отвечает:

– Это уже слишком. Я ухожу. Нужно купить вина.

– У нас есть вино, – нервно говорит Тильда.

Но он берет ключи и куртку и уходит, хлопнув дверью.

Все изменилось в один миг. Я знаю, что этот внезапный уход приведет в дальнейшем к вспышке ярости, и я уже представляю, как он ее хватает, бьет, душит. Внезапно я представляю ее смерть.