Иваныч глянул лишь мельком. Я продолжал:

— Я свои вещи заберу, мы переночуем, и они уедут утром. А я перекантуюсь дня три. Ты извини, что внезапно.

Странно было извиняться: Иваныч всё равно не понимал человеческой этики, да у меня и не было способа предупредить его.

Лис и Кэрол приблизились, Иваныч прошёлся по ним взглядом, мотнул головой, будто отгонял видения, прижал поленья к груди и скрылся в землянке. Из её трубы повалил дым: сначала прозрачный, потом сизый. Дым просачивался через лапы сосен. Вечерний свет исполосовал его узкими лезвиями, которые колыхались над нашими головами, как жалюзи на ветру.

Я сел у потухшего кострища и разворошил палкой чёрные, словно пенопластовые угольки. Кэрол опустилась на корточки напротив меня. Лис сбросил рюкзак и привалился к сосне.

— Ему надо время, чтобы привыкнуть, — сказал я.

— А он нормальный? — шёпотом спросила Кэрол.

— Главное, что не опасный, — ответил я. — Ведите себя так, словно знаете его давно. Ему так проще. Без церемоний. Но в дела его не лезьте. Он себе на уме.

Скрипнула дверь. Иваныч появился у выхода из землянки с внушительными топором в руках: такие, наверное, были у палачей. Взгляд у него был спесивым.

— Линии, — сказал он неожиданно громко, словно обращался к кому-то за пределами поляны. — Видел?

— Линии? — переспросил я, вставая.

— Ну! — с нажимом кивнул он и махнул топором. Инструмент в его руках казался лёгким, словно из папье-маше. — Линии там!

— Линии… Иваныч, что за линии?

— Над землёй. В воздухе.

— Линии электропередач?

Он часто закивал:

— Не ходи под линиям. Капканы. На боровов, — морщины его дрогнули в издевательской улыбке. — Ам-ам, — показал он пальцами кусающий жест. — Ногу откусит.

— Понял. Под ЛЭП капканы, туда не ходить. Иваныч, мы переночуем, ладно?

Он не слушал. Он смотрел на Кэрол, которая отступила к дереву, где сидел Лис. Тот напрягся и положил руку на боковину рюкзака: я знал, что у него там нож.

Лицо старика дёрнулось. Он подмигнул Кэрол, рассмеялся и заспешил вниз по склону, балансируя топором. Несколько минут мы прислушивались, но стало тихо, и лишь каркала где-то визгливая птица. Лапы сосен проступали на фоне краснеющего неба.

Я занялся костром. В поленнице Иваныча были в основном берёзовые дрова, значит, таскал он их снизу. Свой лес он берёг.

— Я боюсь оставаться, — призналась Кэрол, подсаживаясь к огню, который лизал края бересты.

Лис выставил две банки тушёнки.

— Да не бойся, — сказал я. — Он разучился общаться, поэтому не может выразить чувства. По-моему, ты ему понравилась.

— Я этого и боюсь.

В отсутствие Иваныча мы почувствовали себя свободнее. Кэрол осторожно заглянула в землянку, где тёплый воздух от печи выгонял из досок дневную сырость. Пахло баней. Мы обнаружили запас дождевой воды, которую Иваныч собирал в синюю пластиковую бочку, растянув между деревьями кусок плёнки. Лиса заинтересовали метательные ножи, симметричные, с короткими клиновидными лезвиями, которые торчали из импровизированной мишени — отреза бревна, закреплённого на стволе дерева.

— Когда-то Иваныч был мастером ножевого боя, — сказал я, и Лис уважительно кивнул.

Осмотревшись, молодёжь повеселела. Мы снова собрались у костра, вскрыли банку тушёнки и стали по очереди черпать из неё складной ложкой.

Кэрол спросила:

— Сколько он здесь живёт?

— Тринадцать лет, — ответил я.

— Он убил кого-то?

Я не ответил. Какая, в сущности, разница? Иваныч натворил немало, но поплатился не за самый свой страшный грех. Однажды, когда я ещё только начинал на «Чезаре», он крепко выручил меня, и с тех пор я доверял ему и считал себя обязанным. Он тогда числился лучшим рыковановским бойцом, казался непотопляемым, пользовался уважением. А затем попал под уголовное дело из-за женщины в неудачный момент, когда в регионе менялись руководители полицейского главка: даже Рыкованов не сумел ему помочь. И женщин, вероятно, Иваныч не видел с тех самых пор.

Взгляд Кэрол требовал ответа.

— По натуре он не убийца, — ответил я. — Он военный специалист по выживанию.

— Убивал, но не убийца?

— Это разные вещи. Он выполнял приказы. Корысть, месть, личные счёты — это всё не про Иваныча. Просто он выбрал себе такую профессию. Афганистан многих изменил.

Кэрол нервно била ложкой по дну банки, вылавливая последний кусок мяса:

— Если вы говорите, что его дело закрыто, почему он не вернётся к людям?

Я пожал плечами, принимая у неё банку, в которой елозил прозрачный желатин.

— Потому что разучился жить среди людей. Когда-то он хотел вернуться, а теперь поздно уже. Он теперь зверь. Но, знаешь, звери ведь не так жестоки, как люди думают про них. Они живут по своей природе, вот и всё. Иваныч не опасен, я ручаюсь. Только не приставайте к нему с расспросами.

— Ваши деньги здесь? — спросил Лис.

Он сидел на деревянной чушке и задумчиво играл складным ножом.

— Утром заберём, — ответил я, и он кивнул.

— Я не доживу до утра, — лицо Кэрол было встревоженным.

— Не переживай, — сказал я. — Хочешь, всю ночь буду дежурить у костра?

— Да, — с готовностью кивнула Кэрол, ловя меня на слове. Я вообще-то шутил.

Лис достал смартфон и постучал по экрану.

— Сети нет, — констатировал он.

— Наверху берёт, — показал я направление. — Завтра сходим, всё равно по пути.

Лис не отреагировал, продолжая добывать интернет трением. Смартфон поддался и обновил заголовки страниц. Лис зачитал:

— Пишут, спецназ захватил Мартук. Идёт массированный обстрел окрестностей Актобе.

— Актюбинска, говори по-русски, — поправил я. — Ну и что? Мы же не знаем плана.

— Плана… — повторил он. — Есть ли план? По-моему, мы ввязались в бесконечную войну, в которой не может быть победителей.

— Победители есть всегда, — ответил я. — И план существует, а если генеральный штаб вооружённых сил РФ не уведомил Елисея Отраднова о предстоящей кампании — уж прости им эту бестактность. Прости, что не подготовили тебя морально и не учли твои тактические соображения.

Лис сморщился:

— Можно подумать, генеральный штаб уведомил