Карина запнулась и закашлялась.

– …не пришлось голодать. Он сотворил много чудес, и в конце концов его объявили святым, и отсюда в западном мире пошла легенда о Санта-Клаусе.

Девочка задумалась.

– А что это были за подарки? – спросила она. – Которые он дарил девочкам?

– Многие говорят, что это были мешочки с золотом. Девочка обвела взглядом гору подарков под елкой.

– Или мобильный телефон!

Гитте закрыла глаза. Карина всерьез считает себя интеллектуалкой оттого, что прочла о Рождестве в Википедии.

– Сусанна, – проговорила она, – ты не поможешь мне подняться?

Тут же подскочил Хокан, взял ее за руку, подхватил под локоть и поднял ее с дивана. Все смотрели на нее.

– Кто-нибудь может вызвать такси?

– Да зачем? – удивился Хокан. – Я тебя отвезу.

– Нет, – отрезала Гитте. – Сусанна, ты позвонишь?

Тяжело опираясь на костыль, она натянула пальто и вышла на мороз поджидать такси.

* * *

Дом по-прежнему возвышался на Олимпе, никто не мог с ним поспорить ни по величине, ни по расположению. После 70-х, когда расцвет поселка остался в прошлом, новых кварталов уже не строили, и домов больше и красивее, чем у них, здесь не появилось. В памяти Гитте вилла сияла, словно маяк среди тьмы, свет лился потоком из панорамных окон, отражаясь на фасаде, отделанном декоративным кирпичом.

Сегодня вечером дом стоял темный и промерзший. Его контуры казались бесформенным бетонным комом на фоне ночного неба, глубокий черный на черном фоне. Иногда она развлекалась, определяя рыночную цену виллы при помощи всяких сайтов в интернете. На сегодня цена составляла 1,7 миллиона крон. Однокомнатная квартира Гитте в Стокгольмском районе Сёдер оценивалась без малого в три.

– Помочь тебе войти в дом? – с просил Эрик Элофссон, водитель такси, продолжавший дело своего отца.

– Нет нужды, – ответила Гитте. – Мне квитанцию, пожалуйста.

Она оперлась костылями о тротуар. Один из них выскользнул из рук и улетел далеко вниз по склону. Кончилось тем, что шоферу пришлось пойти и принести его, поднять ее с заднего сиденья и довести под локоть до самого крыльца.

– Счастливого Рождества, – пожелал он, оставив ее в свете ламп у входной двери.

Папа сидел в полумраке перед выключенным телевизором, слегка подавшись вперед в своем кресле-каталке. На одном из журнальных столиков боролась с темнотой одинокая энергосберегающая лампа. Гитте зажгла люстру и парочку декоративных ламп Гуниллы на подоконниках.

При виде отца ей пришлось бороться с нахлынувшими чувствами. Из угла его рта вниз по подбородку тянулась струнка слюны. Он опрокинул стакан с соком на сотканный вручную ковер, купленный ими на базаре в Измире. От унизительности всей этой ситуации дыхание у нее перехватило – ничего опасного, ничего страшного, простой защитный механизм, ничего магического, небольно, просто она выдыхает излишнее количество двуокиси углерода, это все в голове, нигде более.

– Когда приходил социальный работник? – спросила она, поднимая стакан.

Взяла бумажный платок и вытерла отцу подбородок.

Он попытался сфокусировать на ней взгляд.

– Фамфус? – спросил он.

– Хампус сидит в своей Словении.

Она отметила, что катетер, кажется, подтекает. Наверное, мешок переполнен.

– К тебе что, за весь день ни разу не зашел социальный работник?

– Фамфус? – снова спросил отец.

Гитте достала мобильный телефон и набрала номер дежурного Социальной службы. Чувствовала, как паника нарастает по мере того, как сигналы улетают в никуда – скоро она не сможет сдержать настоящий приступ панической атаки. Она как раз собиралась бросить трубку, когда ей ответила женщина на ломаном шведском. Гитте не стеснялась в выражениях, описывая, в каком состоянии она нашла своего отца, требуя, чтобы кто-нибудь немедленно приехал и позаботился о нем. Грозилась, что иначе заявит на них – хотя сама не знала, куда. Женщина на другом конце чуть не плакала. Она пообещала приехать лично.

Гитте села рядом с отцом и взяла его за руку. Ладонь была холодная и сухая.

– Фамфус? – прошептал он.

– Он не приедет домой на Рождество, – ответила Гитте, – он работает.

Папа добился того, чего желал. Братец выучился на инженера в области физики и теперь живет в Филадельфии в США. Работая на глобальном энергетическом предприятии, он отвечал за зарядку ядерных реакторов по всему миру. Сейчас он возглавляет проект, в рамках которого проводится подготовка к расширению нового блока на тысячу мегаватт на атомной электростанции в Кршко в Словении.

Себастиан же стал врачом-инфекционистом и работает сейчас в команде «Врачи без границ» на вспышке лихорадки Эбола.

– Себбе застрял в Конго, – сказала она. – Когда мы с ним в последний раз общались, он находился в провинции Итури, но сейчас появились подтвержденные случаи и в Южном Киву. Так что он еще долго не вернется в Швецию.

Юаким покончил с собой в возрасте двадцати двух лет. Гунилла не смогла пережить утрату и постепенно зачахла от горя. Она умерла на той же неделе, когда папа вышел на пенсию. С тех пор он сидел в полном одиночестве на Олимпе в ожидании инсульта.

Она поежилась. В доме было сыро и холодно. И здесь папа в конце концов победил. Дом всегда отапливался напрямую электричеством, что, конечно же, полное безумие – все свое детство она постоянно мерзла, потому что приходилось экономить на электричестве. Гунилла протестовала, особенно пока мальчики были маленькие. И вот теперь он может преспокойно сидеть тут в холоде.

– Ты знаешь о том, что нашли Софию Хельстен? – спросила она и посмотрела на отца. – Дочь Хильдинга, которая пропала – помнишь? Так вот, она убита. Ей отрубили голову. Лежала замурованная в опоре моста Грансельбрун.

Отец приподнял голову. Гитте показалось, что в глазах у него сверкнул проблеск сознания.

Она поднялась, прошлась по дому.

Гунилла украшала дом и создавала уют только до смерти Юакима – стало быть, стиль, меблировка и все остальное датировалось рубежом тысячелетий. Папа не готовил еду, так что кухня сияла белизной, как сразу после ремонта в 1998 году. Во всех ванных пол был выложен шлифованным морским камнем, а стены – темно-синей стеклянной мозаикой. Дубовый паркет покрыт матовым лаком.

Даже не заметив, как ей удалось спуститься по лестнице, она вдруг оказалась перед своей комнатой в цокольном этаже. Открыла дверь – петли заскрежетали.

Здесь было дико холодно, похоже, даже ниже нуля. Однако она зажгла свет и остановилась на пороге. Никто так и не вынес ее вещи, все выглядело так, как когда она покинула это место летом 1980-го. Она закрыла глаза – упражнение на принятие себя, самый высокий уровень сложности.