Новая фамилия Гитте заслуживает отдельного пассажа: то, что фамилия явно сконструированная, неслучайно. Это было политическое решение. Гитте решила открыто продемонстрировать свою солидарность с трудящимися, подчеркивая контраст со своей фамилией Ланде́н, более характерной для среднего класса. Фамилию Ланде́н она оставила, поскольку не стыдилась того, кто она есть – по крайней мере, теперь, – но ей хотелось носить имя, воплощающее в себе того человека, которым она стала.

На момент защиты диссертации проблемы с коленом еще не достигли тех пропорций, которые серьезно ограничили бы ее способность к передвижению. Короче говоря, в ее жизни началась светлая полоса.

На самом деле гендерные исследования стали для Гитте бесконечным открытием нового. Благодаря этим знаниям мир сделался понятен и объясним, а тоска, которую она ощущала с детства, впервые отпустила. Учеба совпала с тем, что врач прописал ей ципрамил, чем, возможно, отчасти и объясняется улучшение ее психического состояния. А также тем фактом, что в то время она познакомилась с Улофом, за которого впоследствии вышла замуж.

Взять хотя бы такой момент, как мониторинг положения девочек и мальчиков в шведской системе образования, – к этим данным она получила доступ благодаря исследованиям. Для Гитте это было все равно что отдернуть штору – вернее, поднять занавес, обнажив реальность, о которой она раньше лишь догадывалась. В детские и подростковые годы она подозревала, что за кулисами скрываются тени, что переживания и факты воспринимаются лишь фрагментарно, но только гендерный научный анализ показал реальность во всей ее обнаженной неприглядности.

Несколько примеров того, что ей открылось:

• Мальчикам с плохой успеваемостью в классе уделялось почти все внимание, в то время как хорошо учившимся девочкам оно практически не уделялось вообще.

• Учителя старших классов часто не различали девочек, в то время как про мальчиков помнили их имена и особенности (при мысли о своем бывшем классном руководителе Торстене она по-прежнему ощущала горечь).

• Учебные программы на уровне гимназии, где доминировали мальчики, обходились муниципалитету в два раза дороже, чем те, где большинство учащихся составляли девочки, – аналогично тому, как меры по сокращению мужской безработицы оказывались вдвое дороже мер по сокращению женской безработицы.

Тому, кому однажды явилась Истина, трудно вернуться в прежнее слепое наивное состояние. Чувство избранности и просвещенности имеет тенденцию заслонять прежние разумные проявления – такие как толерантность и склонность к компромиссу.

При этом неважно, о чем идет речь – о политике, религии или футболе.

Фонарь на мосту не горел – не увидев звонка, она постучала. У нее за спиной отъехало такси. Зажглась лампа на стене, щелкнул замок.

Женщина старше среднего возраста, отдаленно напоминающая Карину Бюрстранд, открыла дверь. Волосы коротко пострижены, выкрашены в неестественный коричневый цвет. Очки для чтения на лбу. Взгляд вопросительный, холодный.

– Да-да, в чем дело?

– Карина?

Женщина, стоящая в дверях, крепко взялась одной рукой за косяк двери, второй за ручку, опустила веки. На заднем плане звучала рождественская мелодия: «Пусть свеча твоя не гаснет…»

– Если вы по поводу моего предложения о запрете на попрошайничество в Стентрэске, то можете протестовать так же, как и все остальные. Пишите в сети, выходите на демонстрации, организуйте митинги на площади, собирайте подписи…

– Что?

– Я уважаю ваше право выражать свое мнение, но здесь мой дом.

Карина Бюрстранд приготовилась захлопнуть дверь.

Как удар по лицу.

Она не узнает меня.

– Сусанна приехала? У меня с ней здесь назначена встреча.

Карина Бюрстранд стояла неподвижно. Прошло несколько секунд.

– Конечно, – проговорила она и распахнула дверь. – Сусси у нас с самого утра. Заходи.

Развернувшись, она скрылась в доме. Гитте пришлось самой забираться внутрь со своим костылем и закрывать за собой дверь.

Возвращение в прошлое ощущалось почти физически, ее не покидало чувство дискомфорта. Дежавю через десятки лет. Все тот же особый полярный свет снаружи, синеватый и мутный, холод, режущий, как ножом. Она успела забыть, как он пробирает до костей. И Карина Бюрстранд, самый трагический случай – она стала только хуже. Какое счастье, что сама она выбралась отсюда!

Гитте неуклюже стянула с себя пальто, сразу вспотела в натопленной прихожей. В воздухе повис запах запекаемой ветчины.

Пусть свеча твоя не гаснет…

В прихожую, широко улыбаясь, вышел большой мужчина с поредевшими волосами.

– Чертовски давно не виделись, Биргитта, – сказал он и обнял ее.

Его рук не хватило, чтобы обхватить ее. Она высвободилась.

– Привет, Хокан! Теперь меня зовут Гитте. Совершенно официально.

– Гитте. Заходи. Будешь кофе?

– Спасибо, но я ненадолго. Только встречусь с Сусанной, чтобы помочь ей с одним текстом…

Тут в прихожую вышла Сусанна, стало тесно. Хокан вернулся в кухню к рождественской готовке.

Они с Сусанной кратко обнялись – Гитте не любила обниматься.

– Пошли сядем на диван, – предложила Сусанна.

Снимать уличную обувь Гитте не стала. Перевернула костыль и стряхнула лед и камешки, застрявшие на нем. Затем тяжело оперлась на него по пути в гостиную. Там стоял самый большой телевизор, какой она видела в жизни, и, вероятно, самый большой диван. Сусанна поймала ее взгляд и закатила глаза к небу.

– По крайней мере, мы точно поместимся, – негромко проговорила она, не замечая, насколько бестактно прозвучали ее слова.

Гитте не виновата в том, что столько весит – всему виной ее колено.

Сусанна наклонилась к ее уху.

– Как ты думаешь, они купили достаточно подарков?

Елка стояла в углу, слишком большая для такой комнаты. Звезда на верхушке упиралась в потолок. Под ней лежала пара кубометров ярких пакетов.

– Почему мы не могли встретиться дома у Сив? – прошептала Гитте.

Сусанна вздохнула и опустила свою костлявую попу на кожаный диван. На журнальном столике напротив нее лежали блокнот и мобильный телефон.

– У нее сегодня поэтический вечер, сочиняют рождественские стишки, – ответила она. – Помнишь, в какой-то год мы с тобой тоже участвовали? Сколько нам было – лет по шестнадцать?

Гитте порылась в памяти, но ничего не нашла.

– Хотя получилось не очень, – продолжала Сусанна. – Тетки не могли свободно разговаривать в нашем присутствии, и на следующий год нас не пригласили. И мне кажется, что они там не стишки сочиняют. Им просто нужен повод, чтобы собраться, выпить глинтвейна и посплетничать.